День империи
Шрифт:
– Мы не можем терять на его своё время. Битва может начаться в любую секунду.
– Ты прав.
Они спешно покинули кухню и тут, прямо на коридоре им повстречался худой и сгорбленный старик, с трудом ковыляющий в сторону арены. Он шел, опираясь на тяжёлую кирку, и казалось каждое движение, каждый шаг приносят лишь огромные физические страдания. Виктор лишь мельком взглянул на его несчастное лицо и перекошенную фигуру и тут же подумал, что в бою с рабовладельцами от него будет, скорей всего, совсем немного толку.
– Как тебя зовут, папаша?
– Санчес, господин.
– Слушай меня внимательно, Санчес. Оставайся здесь и не спускай взгляда с проповедника. Не позволяй ему даже сдвинуться
– Хорошо, господин.
– И не называй меня больше господином.
Старик едва заметно кивнул вслед двум удаляющимся фигурам и, корчась от нового приступа боли, направился на кухню охранять своего заключенного. Виктор и Грин тем временем уже бежали вперёд по узкому и тёмному коридору. У самого входа на арену они снова увидели Фиону. Девочка стояла без движения, подняв голову вверх и раскинув в сторону руки. Это было странно, но почему-то казалось, что перед ними было одно только тело, в то время как душа её находилась где-то совсем в другом мире. Когда они остановились, она заговорила прежним тихим и спокойным голосом, вот только теперь в этом голосе уже ясно различались нотки тревоги и беспокойства:
– Они идут.
– Где?!
– Совсем рядом...
Дальше уже ничего не нужно было говорить. Через мгновение, вдали отчётливо послышался топот десятков ног, смешанный с громким свистом и ругательствами. Сжимая в своей руке пустое ружье, Виктор бросился вниз по ступенькам. На арене его армия уже давно заждалась своего командира. Когда он поравнялся с задними рядами, из противоположного входа, сверкая в темноте отполированными стальными клинками, плотным строем вышел карательный отряд рабовладельцев. Они медленно шли вперед, а затем внезапно остановились и, в повисшей над цирком тишине, вдруг послышались щелчки нескольких ружейных затворов. Сразу после этого раздался громкий залп, а за ним и приглушённое стрекотание автомата. Весь передний ряд солдат Виктора в одно мгновение был уничтожен. Остальные попятились назад и тут же с яростным криком, размахивая в воздухе оружием, на них бросились рабовладельцы.
О'Жей приподнялся и слегка пошевелил связанными за спиной, затекшими руками. Санчес вздрогнул и тут же взялся за свою кирку. Заметив это, проповедник вдруг кисло усмехнулся.
– Брось, старина. Неужели ты и впрямь думаешь, что в таком положении я могу тебе чем-то навредить?
– Я не знаю. Мне просто дали приказ сторожить вас.
– Ты прав, мой друг. Приказ - это приказ и его всегда нужно выполнять.
На несколько минут в кухне повисла мёртвая тишина. Все это время Санчес, не отрываясь, следил за пленником. Затем он решил просто немного пройтись и размять ноги, но едва он только поднялся, внезапная, острая боль пронзила всё его тело и, издав измученный, глухой стон, старик снова присел на скамейку.
– Ты болен, друг мой?
– Суставы... если бы вы только знали как я страдаю из-за них. Все это от здешней сырости, тяжелой работы и плохого питания.
– Если бы ты освободил меня, то я, думаю, смог бы тебе помочь.
– Извините, мистер О'Жей, я всегда хорошо к вам относился, да и теперь вовсе не хочу вам зла, но наш новый господин сказал мне следить за вами.
– А кто такой этот твой новый господин?.. Проходимец и чужак, который не знаком с нашими обычаями.
– Но он принёс нам свободу.
– Какую ещё свободу? Быть стадом диких животных - это по твоему свобода? Это не свобода - это анархия. Я предлагал вам идти по пути совершенства, но, к сожалению, вы отвергли моё учение. Как глупо и бессмысленно. Вы уже почти прошли тяжёлое испытание на верность фаталокам. Впереди вас ждала награда. Вы могли приобщиться к их великой расе, но в последний момент этот посланник хаоса совратил вас на свою сторону. Это то же самое, что ученики, прилежно проучившиеся десять лет, вдруг взбунтовались бы в день получения аттестатов. А ведь потерпеть оставалось всего чуть-чуть.
– Извините, проповедник, я хотел бы вам верить... но я не могу.
В словах Санчеса всё больше и больше чувствовалась неуверенность и сомнение. О'Жей заметил это. Как тонкий психолог он мгновенно улавливал слабые места в сознании своего собеседника и затем давил на них с удвоенной силой.
– Я вижу тебе тяжело, друг мой. Каждое движение приносит тебе тяжёлые страдания и никто здесь не сможет тебе в этом помочь. А в это время фаталоки обладают медициной, способной буквально творить чудеса. Если не хочешь носить техноплоть, то они подарят тебе новое органическое тело, молодое и совершенное. Да и люди тебе будут бесконечно благодарны. О нас с тобой сложат легенды. Представь себе; проповедник, несущий свет и порядок в подземный мир хаоса и его друг, спасший ему жизнь и вырвавший его из когтей зла.
Как зачарованный слушал больной старик рассказ своего прежнего хозяина и рисовал в своём воображении самые радужные перспективы. Сомнения уходили. Он начинал верить. Через несколько секунд О'Жей поднялся и сделал шаг ему навстречу.
– Ну, чего же ты ждешь? Поскорей освободи меня.
– Но я предам своих друзей.
– Они уже и так обречены. Ничто больше не сможет спасти их. Высший разум отвернулся от этих изменников. Их ждут впереди только вечные муки. Но у тебя ещё есть шанс. Выбирай с кем ты остаешься. Здесь тебя ждёт только боль и страдание, а со мной - слава и бессмертие.
Этого было достаточно. Санчес послушно направился к плите и взял оттуда длинный кухонный нож. Затем он также покорно и безропотно подошёл к пленнику и перерезал связывающие его верёвки.
– Вы свободны.
– Я знал, что на тебя можно положиться. Мы уходим. Иди впереди и в случае чего предупреждай меня об опасности.
Старик утвердительно кивнул головой. Затем он развернулся и уже сделал первый шаг, как вдруг сзади послышался свист рассекаемого киркой воздуха и в тот же миг что-то твёрдое и острое вонзилось в его затылок. С размозжённым черепом он, без единого крика повалился на землю. О'Жей постоял над трупом ещё несколько секунд, после чего громко и цинично рассмеялся и, размахивая окровавленным оружием, направился к выходу.
– Я сдержал слово. Теперь твои страдания навсегда закончились, сын мой.
Трудно было представить себе сражение более яростное и ожесточенное, чем то, что сейчас происходило на арене цирка в Беверли Хиллз. Ни одна из сторон не намерена была уступать другой. Глупо было надеется, что после всей этой ужасной мясорубки победитель проявит затем милосердие к побеждённому. Слишком уж велика была ненависть одних к другим и поэтому поражение любой из сторон могло означать для неё лишь полное истребление. Сложно... очень сложно было теперь предсказать исход всего этого боя. На первый взгляд казалось, что превосходство было на стороне рабовладельцев. Кем-то грамотно организованные, хорошо обученные и относительно неплохо вооруженные, они успешно отбивали натиск почти безоружной толпы и медленно наступали по всему периметру арены. Они стояли плотным строем и дрались столь яростно и умело, что за каждого их убитого рабы теряли, как минимум, пятерых своих людей. В ответ на такую тактику солдаты Виктора лишь время от времени предпринимали необдуманные и спонтанные атаки, каждая из которых стоила им всё больших и больших потерь. Многие из них уже пали, многие были ранены и напуганы и только непреодолимая жажда свободы да ещё ощущение своего численного преимущества не позволяли им дрогнуть и побежать.