День космонавтики
Шрифт:
Но для этого, прикинул Дима, сбегая с крыльца дачи, их предстоит сначала отыскать — причём раньше, чем это сделает старший вожатый со своей свитой. Если они просто решили прогуляться к морю — тогда шансы есть, ребята могут отсидеться в кустах. Но если они, и правда, решили забраться в Пушкинский грот — тогда дело действительно дрянь, и на благополучный исход рассчитывать не приходится.
— Ну что, твои все на месте?
— Вроде, да. — соврал Дима. — Я будить не стал, заглянул — лежат по койкам, сопят. Ну, и бегом за вами, как просили…. А у вас тут что?
— Да вот, мать их… — старший вожатый не сдержал матерной тирады, что вообще-то по суровым артековским правилам считалось чуть ли не смертным грехом. — Одну лодку увели, поганцы, ту, что поменьше — и ведь исхитрились как-то цепь отомкнуть!
— А эти? — Димка кивнул на ялы, сиротливо стоящие на слипах.
— Напихали в замочные скважины какой-то пакости, теперь ключ не влезает. — сообщил вожатый второго отряда. — находчивые, поганцы…
«Монахов! — ухмыльнулся про себя Дима. — непременно его работа, другим нипочём не додуматься…»
— Я им устрою находчивость. — зловеще посулил старший вожатый. — Они у меня… Саня, бегом к Макарычу, у него должна быть монтировка. Своротим цепь и в два счёта догоним этих… умников!
Менее цензурную, зато куда более прочувствованную характеристику по адресу нарушителей он сумел на этот раз проглотить.
Дима наклонился и осмотрел замки. В замочную скважину было от души напихана какая-то масса. Глина? Песок? Пожалуй, песок, смешанный с пластилином, определил он, подсветив пострадавший замок фонариком, позаимствованным у старшего вожатого. Что ж, он прав — теперь, пока не удалишь каким-то образом эту мерзость, о ключе можно забыть.
— Пал Палыч! — подал голос Саня. К старшему, единственному из вожатых лагеря, было принято обращаться по имени-отчеству. — Пока до Макарыча добегу, пока вернусь… Может, эту штуку вставить в звенья цепи и попробовать провернуть, как рычагом?
И он взвесил на ладони стальной стержень, загнутый на конце — рукоятка от руля, массивное перо которого, набранное из досок, лежало тут же, под бортом яла.
— Если цепь порвёшь — ладно, ничего. — отозвался вожатый из второго отряда по имени Толик. — А если болт с кольцом вырвешь из балки? Порча казённого имущества получается!
— Макарыч исправит, он по этому делу спец. — отмахнулся старший. — И вообще, беру ответственность на себя. Давайте, вставляйте, крути — и поскорее, пока эти придурки там не потонули!
Димка понял, что у него на то, чтобы попытаться отвести от подопечных, а заодно и от себя с Зосей, которая ни о чём до сих пор не подозревает, поскольку проводит время с блондином-вожатым седьмого отряда, осталось от силы минут пять. Потом эти трое вырвут с мясом рымболт и спустят ял на воду — что тоже не так-то легко сделать втроём. Весел у мальчишек, скорее всего, нет, они хранились у Макарыча, и добыть их они никак не могли при всей своей находчивости. Значит — грести будут чем попало, скорее всего, ладошками, а таким образом от шлюпки с двумя парами вёсел и здоровенными, кровь с молоком, гребцами, не уйти.
— Пал Палыч, может, пока вы тут с цепью разбираетесь, я доберусь до грота по воде? — предложил он. — Возьму их за жабры, а то, в самом деле, попытаются удрать, бед натворят…
Старший критически оглядел вспененные волны, которые предстояло преодолеть, чтобы добраться до входа в грот.
— Нет, нельзя. — вынес он вердикт. — Прибой слишком высокий, переломаешь ноги на подводных камнях, вытаскивай тебя потом...
На это у Димки был готов ответ — давно, ещё с тех пор, как он впервые осмотрел Пушкинский грот.
— А я поверху, траверсом, по скале. Там есть удобная полочка на высоте трёх метров — до самого входа доберусь, а дальше, по спокойной воде можно и вплавь. Я же альпинист, разрядник по скалолазанию, мне это раз плюнуть!
Старший покосился на него недоверчиво.
— Вообще-то не положено, но раз уж у нас дети в опасности… Разрядник, говоришь, скалолаз?
Димка кивнул.
— Хорошо, пробуй, только осторожнее. Не хватало нам ещё покалеченного вожатого перед самым концом смены!
За спиной пронзительно заскрежетал металл — цепь никак не поддавалась совместным усилиям двух человек. Димка кивнул и трусцой припустил к скале.
Теперь главное — не терять ни секунды.
До полки, что нависала над водой на высоте около полутора метров, дотянуться было несложно. Здесь, в гроте, царил полный мрак, но рассеянный свет, испускаемый навороченным японским фонариком, предусмотрительно прихваченным марком, позволял разглядеть, что дальше, за узким карнизом открывается нечто вроде маленького грота, с низкими сводами, тянущегося…. А вот это мы как раз и собирались выяснить. Проблема была в том, чтобы подтянуться на карнизе а потом нашарить повыше ещё что-нибудь, за что можно ухватиться. Для этого ногу следовало поставить на выступ примерно на высоте груди — а вот его-то мы и не нашли, как ни старались. Дважды Стивен, оказавшийся самым ловким из нас пятерых, пытался, подтянувшись на двух руках, на миг зависнуть на одной, а второй нашарить выше зацепку — и дважды срывался и летел нам в руки, вместо того, чтобы приложиться затылком о планширь или банки. Что уж точно не могло закончиться ничем хорошим.
Середа наклонился к самой стене, чуть ли не обнюхивая влажный, покрытый крупными каплями камень. Юрка-Кащей подсвечивал ему фонариком — своим, карманным, в виде плоской жестяной коробочки с треугольной петелькой на задней стенке и выдавленной на жестяной крышке надписью «50 лет Октября». Марк уже не раз подкатывался к юрке с предложением поменяться фонариками. Юрка пока думал — вернее делал вид, что думает, рассчитывая раскрутить падкого на сувениры американца на какой-нибудь довесок.
— Тут трещина, узкая. — сообщил Середа. — Если что-нибудь в неё загнать, то можно будет поставить ногу. Стержень какой-нибудь металлический…
— Ага, гвоздь. — не удержался я. — Жаль только, Пашка Козелков на Земле остался[4]. Кащей, пошарь на дне лодки, может, что-нибудь там найдётся?
Юрка, хмыкнув в ответ на мою шутку (подколки на эту тему давно стали в нашем дружном коллективе нормой жизни) склонился к пайолам[5] и принялся там что-то со стуком передвигать. А я запустил руку в карман и извлёк оттуда балисонг. Щёлкнул застёжкой, приводя нож в рабочее состояние, и нашарил пальцами трещину, о которой говорил Середа. То, что надо — достаточно глубокая, и, вместе с тем, узкая, чтобы лезвие вошло туда с натугой и до самого упора. В толщину оно имело около четырёх миллиметров по обушку, так что можно было рассчитывать, что сталь не обломится от такой пятидесяти с небольшим килограммов нагрузки — примерно так я оценивал собственный вес. Остальные были полегче — так что имеет смысл рискнуть.