День лошади. (Сборник)
Шрифт:
— Каждый день я буду дарить тебе на обед серебристую жирную тарань, — выдохнул из последних сил Коричневый Пройдоха. — Спаси-и, высыхаю…
— Дар? Тарань?
Мрачный Мудрец вспомнил, что жук-плавунец, несмотря на свою ничтожную величину, мог загрызть даже большого сазана.
Покинув дерево, он взял в клюв умирающего Коричневого Пройдоху и полетел к Желтому ерику.
Терка-Перетерка, Крячка-Раскорячка да Тыр-Пыр-Растопыра спохватились, но поздно. И подняли тарарам на весь Старый лес. Ругали Мрачного Мудреца:
— Мудрый
Старшина Старого леса, могучий старый дуб, видавший сто тысяч золотых зорь, вздохнул и тихо прошептал:
— Шумите? Смешные!..
Тайна воробьиных сборищ
Приметили жители нашего города: по вечерам на главную улицу зачем-то слетаются воробьи. Чаще всего это бывало поздней осенью и зимой перед большими морозами. Облепив деревья большими стаями, воробьи вначале негромко и спокойно переговаривались, а потом поднимали отчаянный гвалт и затевали драки, не обращая внимания на прохожих.
Что за подозрительные собрания они проводят? О чем так яростно спорят? И вообще, а не замышляют ли они чего-нибудь против человека? Над этим задумывались многие юные и пожилые натуралисты. Однако тайну воробьиных сборищ посчастливилось разгадать только Мите Веденееву.
Это произошло однажды вечером после холодного дождя. С багрового неба северный ветер сметал подмороженные лохмотья разорванных туч. Митя, поеживаясь, стоял около продовольственного магазина под старой акацией, дожидаясь прилета воробьев.
— Эй, мальчик! — вдруг кто-то окликнул Митю. Странный, будто бы механический, голос донесся откуда-то сверху.
— Ой, кто это сказал?! — Митя испуганно отскочил от стены и, подняв голову, увидел ворона, сидевшего на карнизе дома.
— Это сказал я — ворон Мрачный Мудрец, — ответила птица.
— Не может этого быть!
— Может, Митя, вполне может, — сказала птица и мудро покачала тяжелой головой.
— Такого не бывает, чтобы птицы разговаривали!
— Хра-хра-хра! — засмеялся ворон. — Еще как бывает! Я много прожил. Мне двести семьдесят три года. Я много знаю и многое могу.
«Наверно, я сплю и мне все это снится!» — подумал Митя в смятении.
— Нет, Митя, ты не спишь, и я тебе не снюсь. Я существую на самом деле и лечу из Старого леса на Кавказ проведать старшего брата. Здесь у меня остановка. Я набираюсь сил у продовольственного магазина вот уже несколько дней и наблюдаю за тобой каждый вечер. Скажи, Митя, зачем ты приходишь к старой акации? Наверно, хочешь понять, о чем кричат воробьи на своих сборищах!
— Да! — пылко ответил Митя: он поверил в чудо. — Я бы все отдал…
— Тихо, Митя, не кричи. Я помогу тебе, если ты отдашь мне пирожки с потрошками, которые напекла тебе хуторская бабушка. Очень вкусные и питательные пирожки печет твоя бабушка! Я унес один, хра-хра-хра!.. Извини… Понимаешь, ослаб я. Много сил потратил зря, плутал долго, пока попал в ваш город. Сорок лет не летал на Кавказ, а тут все так сильно переменилось: новые моря появились, новые реки, новые дороги — не узнать местность… Так ты согласен, Митя?
— О Мрачный Мудрец, я отдам тебе все пирожки с потрошками и свежего мяса дам впридачу! — без колебаний согласился Митя.
— А не прибавишь ли ты мне ко всему этому еще свои пятерки по географии, а то, знаешь, что-то слабо я стал ориентироваться в пространстве. Как бы снова не сбиться с верного пути.
— Забери у меня все пятерки по географии — я ее заново выучу! — только сделай так, чтобы я понял, о чем говорят воробьи.
— Хорошо, Митя, договорились. Стань к стене, чтобы тебя прохожие не толкали, и крепко задумайся. Забудь, что ты человек. Вообрази себя воробьем. Войди в его положение.
Митя прислонился к стене магазина и стал настойчиво думать, что он — маленькая чирикающая птичка, что ей холодно и голодно, и страшно ей ночевать на морозе. Ему даже удалось вообразить, что на нем не плотная теплая одежда, а легонькие, продуваемые северным ветром серенькие перышки. Не очень-то они его грели! И пальцы на лапках, то есть на ногах, мерзли. Чтобы согреться, Митя попрыгал по тротуару, как воробей, и натолкнулся на женщину.
— Мальчик, где твои глаза? — сердито сказала она.
— Чив-жю-жю! — ответил Митя. Он хотел сказать: «Извините!»
Первые стайки воробьев опустились на старую акацию, приветствуя друг друга, и Митя понял, о чем они говорили!
— Чивет, живцы! (Оказывается, воробьи сами себя называют живцами!)
— Чвир, ты еще жив?
— Жив ли я?.. Жив, жив! Но зябко — жуть! Дожить бы до весны, Чивли, давай подеремся, что ли, погреемся?
— Летим на юг, Чвир, в Гагры, там тепло всю зиму, а?
— На юг! На юг! — закричали молодые воробьи.
— Лететь на юг без вожака, Чивли?! В уме ли ты?.. Мы не долетим — заблудимся.
— Зачем нам вожак, Чвир? Дочикиляем сами. Я поведу! Я знаю дорогу на юг…
— Ты отъявленный врун, Чивли! Дальше колхозного базара ты дороги не знаешь.
— Ах, вон ты как! — И Чивли сцепился с Чвиром.
Засмеялся на карнизе ворон Мрачный Мудрец:
— Хра-хра-хра!.. Легкомысленный, озорной народец!
Новая шумная стайка уселась на ветки акации, и кто-то из новоприбывших громко закричал:
— Живцы! Говорю я — Пыж Пушечный! Вы меня знаете — я живу в танке на площади Гвардейской. Я говорю: мы собрались здесь затем, чтобы выбрать себе вожака и лететь на юг. Слышите, крыши потрескивают? Это идет Большой Мороз! Мы многих недосчитаемся, если не улетим сегодня же.
— На юг! На юг! — раздались голоса.
— Слушайте меня, уважаемые живцы! — хрипло закричал седой от бумажной пыли воробей. — Это говорю я, Архивариус! Я живу в отдушине городского архива, я!.. Не надо лететь на юг…