День лошади. (Сборник)
Шрифт:
— Не выйдет из нее толку, из мазухи!
Валентинка росла, но бабка Дарья по-прежнему недоброжелательно относилась к ней, считала очень капризной и балованной.
…В тот вечер мать пожаловалась отцу:
— Придумала на ферму идти, юннаткой записалась… Ну это еще куда ни шло, так — на тебе! «Надену, — говорит, — новые зеленые туфли к телятам». Я ей свое, а она свое.
— Пропади они пропадом — туфли! — выскочило у Валентинки.
Отец покосился на Валентинку и сказал:
— Насчет фермы не возражаю — иди, а насчет фокусов — прекрати! И язык укороти.
— Ладно, — буркнула Валентинка.
— Только ты не думай, что с телятами будет легко, — добавил отец с усмешкой. — Во-первых, просыпаться надо рано, чего ты не любишь, во-вторых, натягаешься с телятами, рук не поднимешь, в-третьих…
— Не пугай, — перебила Валентинка, — ничего не боюсь.
— Я теперь не буду тебя будить по утрам, — сказала бабка. — И панькать [4] тебя не буду, и у меня каникулы. Так-то!
— Сама проснусь. И панькать меня не надо, никто вас не просит…
4
Панькать — нянчить, ублажать.
— Насказала семь четвергов, и все кряду, — заметила бабка из темного угла. — Словами туда-сюда, а делами никуда!
Ох, как стало обидно Валентинке! Ну чего ей надо, бабке? Сидела бы молчала! Просто не дает проходу. Просто дышать нечем! И задумалась: неужели она и в самом деле бесхарактерная? Иван Ильич, классный руководитель, тоже говорил, что у нее нет характера.
Проснулась Валентинка на следующее утро необычно рано, поднялась с постели и подошла к раскрытому окну. Всходило солнце. Лучи зажгли высокие облачка. Они зарделись, накалились и спустя минуту вспыхнули вишневым огнем. Отблески его упали на оранжевое подсолнечное поле за дорогой.
Валентинка стояла и улыбалась. Она была довольна собой: все-таки сама проснулась.
Вдруг скрипнула дверь. Валентинка оглянулась: на пороге стояла бабка, оторопело глядя на нее.
— Господи, да ты уже встала?! — воскликнула она.
— Я же сказала, что буду сама вставать, — ответила Валентинка, — вот и встала.
Бабка вышла.
Валентинка поискала под кроватью какие-нибудь туфли, но нашла только старые черевики. Мать запрятала всю обувку. Она презрительно покривила губы, надела черевики и, попив молока, побежала на ферму.
Петька был уже там, а Ольгу пришлось ждать почти целый час. Пришел заведующий фермой Афанасий Гаврилович и повел к телятам.
Телята встретили их дружным мычанием. Они были все как на подбор: красно-бурые, лобастые и очень потешные. Валентинка юркнула к ним в щель ограды. Растопырив уши, они во все глаза смотрели на Валентинку, удивлялись ей и тянулись к ее цветастому платью. Один бычок, которого она сразу же назвала Лобанчиком, бросился бодаться. Она смело сунула палец в его шершавый рот. Он жадно засосал и тотчас успокоился.
— Их тут пятнадцать, — сказал Афанасий Гаврилович. — Выращивайте, сам буду помогать вам. Посмотрю,
Ольга стала ласково смотреть на Афанасия Гавриловича, но он не назначил ее старшей. Он изучающе оглядел Валентинку и сказал:
— Вот ты будешь старшей. Ты, кажется, боевая девочка. Справишься?
— Правильно, — сказал Петька.
А Валентинка ответила:
— Ладно, справлюсь.
Но как она будет справляться, ей еще не было ясно.
Афанасий Гаврилович рассказал, что им нужно делать, и ушел.
Валентинка осмотрелась: в телятнике и в базу было грязно, телята запачканы навозом, в кормушках лежала непросеянная ячменная дерть. Работы здесь — край непочатый!
— Петька, неси воды, — сказала Валентинка очень решительно. — Ольга, ты не кривись, будешь с ним кормушки мыть.
Петька схватил ведра и побежал за водой, а Ольга спросила недовольно:
— А ты что будешь делать?
— Найду что, тут работы много, — ответила Валентинка и добавила: — Ты, Оля, не расстраивайся, раз взялась за дело, не ной. У тебя же есть характер, не то что у меня.
Петька принес воду в двух ведрах и стал с Ольгой выносить кормушки во двор, а Валентинка начала вытирать телят тряпкой. Это им не понравилось, они удирали от нее. Потом взяла лопату и принялась чистить баз. Телятам это показалось забавным. Они мешали ей, бодали, и каждый почему-то считал нужным пожевать ее платье с цветочками.
Часа через два баз выглядел совсем по-другому. А когда солнце поднялось выше, выгнали телят на пастбище. Лопоухие питомцы были шаловливы и подвижны. Мир был велик. Чтобы узнать его, они вдруг разбегались во все стороны, мекая и взбрыкивая. Валентинка гонялась за ними и думала о том, что за лето сможет хорошо натренироваться и стать чемпионкой по бегу.
Домой она вернулась вечером, очень уставшей, и спала в ту ночь крепко, без снов. И неизвестно, проснулась бы сама, если бы бабка не кричала в палисаднике у ее окна:
— Кыш-кыш, проклятые! Кыш, грец бы вас побрал, чтоб вы посдыхали!
Валентинка проснулась, потерла глаза и, вспомнив о телятах, улыбнулась. Бабка, увидев, что внучка поднялась с постели, шмыгнула за яблони.
Умывшись и попив молока с хлебом, Валентинка пошла в кухоньку за ситом, чтобы отсеять дерть от шелухи — для телят. Бабка толкла в ступе сало с луком. Валентинка поздоровалась с ней. Бабка ответила:
— Добрый привет и собаке нравится.
Вытирая уголком платка слезы от лука, бабка сказала, как будто нехотя:
— Не паси телят по росе, а то животы раздуются.
Валентинка, уже выходя из кухоньки с ситом под рукой, оглянулась на нее, крикнула:
— Ладно, бабушка!
Она подумала о том, что бабка Дарья на самом деле не такая, какой кажется.
Утренняя прохлада освежила Валентинку, прогнала остатки сна. Прибежала она в телятник, осмотрела своих питомцев и ужаснулась, увидев Лобанчика. Он был весь в навозе и выглядел болезненно, даже бодаться не кидался. Валентинка подумала со страхом: «Заболел!..»