День лошади. (Сборник)
Шрифт:
«Эх, пропала моя последняя блесна!» — подумал я, но тут же рассмеялся: очень уж смешны были ребята.
Они оглянулись, замерли, видимо, раздумывали, бежать или оставаться на месте — нашкодили ведь.
Я сказал, поняв их настроение:
— Не беспокойтесь: распутаем леску в два счета.
— Намучился, — сказал Шурка, хихикнув на всякий случай, и передал мне спиннинг.
Я снял катушку с удилища и, ослабив на леске узлы и петли, распутал «бороду». Это была, по крайней мере, двадцатая «борода» за сегодняшнюю рыбалку. А что делать
— Давайте я поплыву и подергаю леску там, где зацепилась блесна, — предложил Шурка.
Это была толковая мысль.
— Валяй, Шура.
Он поплыл, сильно, по-лягушечьи, дрыгая ногами. Леску он пропускал в руке. Заплыв на середину ерика, Шура крикнул:
— Дергаю! — И вдруг нырнул, задрав ноги, захлебнулся, закашлялся и повернул обратно. — Эх, — сказал он, выбираясь на сушу, — не пошла. Шла, шла, а потом меня ка-ак дерганет! Я под воду — бульк! — даже перепугался.
— Ты это серьезно? — спросил я, зная о склонности мальчишек, вроде Шурки, приврать. — Дергануло тебя за ногу или за руку?
Семка иронически хмыкнул, скосив на «братана» узкие глаза.
Шурка понял нас.
— Дергануло, — сказал он убежденно. — Сильно даже. И не за ногу, и не за руку, а за леску. Я же ее намотал на руку, а оно ка-ак дерг…
Шурка обидчиво поморгал и оборвал себя на полуслове.
— Не верите? Вот честное пионерское!
— Верим. Не сердись, — сказал я, соображая, в чем тут дело. Леска не идет ни на метр — значит, зацеп жесткий. Почему же тогда Шурку дергало? Может быть, рыба, попав на блесну, закрутила леску за какую-нибудь корягу? Непонятно. Эту загадку стоило разгадать.
Шурка полез в воду.
— Ты за чем? — спросил я.
— Сейчас, сейчас, — он таинственно помахал рукой, всматриваясь в чистую воду ерика. И вдруг нырнул, показав нам пятки в трещинах.
Семен, который спокойно стоял рядом со мной, вдруг завопил:
— Крючки! Браконьерские крючки! Блесна зацепилась за перемет!
Фыркая и отплевываясь, Шурка показал нам кол, который он вынул со дна. К колу был привязан какой-то шнур.
— Видите? Браконьерский перемет! Семка, держи, я поплыву на ту сторону, выну второй кол.
Шурка поплыл, а мы с Семеном схватились за шнур.
— Слышите? — сказал Семен. — Дергает. Красная рыба. Это точно.
— Откуда ты знаешь, что красная?
— Браконьер знает, где ставить крючки, — авторитетно сказал Семен. — И хитро ж поставил! Колья под водой забил, чтоб никто не заметил.
На той стороне ерика нырял Шурка. Наконец он махнул рукой:
— Тяните!
Потянули. Шнур резко заходил под водой. Значит, перемет не был пустым. Вот из глубины показалась диковинная рыба с рыльцем и костяными наростами на спине. Севрюжка! Она была мертва. Зацепившись боком за крючок, севрюжка изошла кровью и захолонула в придонной родниковой воде.
Мы ахнули, когда вместе с подоспевшим Шуркой вытащили перемет на берег. Густо навешенные на шнуре остро отточенные крючки блестели, как серебряные. На многих трепыхались нанизавшиеся за что попало — за бока, животы, спины — еще молодые, килограмма по три-четыре, севрюги, осетры. Их было двенадцать штук. Попался и большой, килограммов на пятнадцать, осетр. Он искромсал себе полспины, но так и не освободился от страшного, с заусеницами, браконьерского крючка.
Еще бы расти да расти этим севрюжкам и осетрам, но они нашли свой конец на перемете речного бандита. А сколько рыб, попав на крючки, сорвалось! Они все равно погибнут от потери крови и речных паразитов, которые заберутся в их раны.
— Что делать с этой рыбой? — спросил я.
— В лагерь отнесем, — предложил Шурка. — Тут недалеко, километра три. Пусть городские попробуют красной рыбки.
— А осетра давай домой оттащим, — предложил Семен. — Дедушка балычок сделает. Ох, и вкусный же балычок из осетра!
— Эх ты, балычок… — сердито оборвал Шурка брата. — Тебе бы только брюхо набить. А совести у тебя, как у того браконьера, — ни грамма. Она твоя, эта рыба, да?
Удивительное дело: Семен выслушал выговор младшего брата виновато, с почтительным вниманием.
— Да я так, Шур… — сказал он заискивающе. — Я нарочно.
— Знаю тебя, — оборвал Шурка. — Давай рыбу снимать с крючков!
Не скажу, чтоб это была легкая работа. Рыбы извивались, били хвостами. Попадало и по лицу. Мы исцарапали руки об их костяные шипы.
Наконец рыба собрана в мешки, мята уложена под вербой, спиннинг, сумка и перемет спрятаны в кустах. По забытым тропинкам, через балки и ручьи пришли мы к пионерскому лагерю. Там в это время был «мертвый час». Никого не встретив во дворе, мы зашли прямо на кухню. Нас остановил худой, высокий, с огромным носом дядя в белом колпаке и халате.
— Вам чего? — спросил он неприветливо. — Вы, я думаю, не туда попали.
— Как раз туда, — недовольно сказал Шурка. — Принимайте рыбу.
Мы сбросили мешки с плеч.
Повар высыпал рыбу на пол.
— Чудо-рыбка! — вкусно причмокнул он, а потом спросил недоверчиво: — Это нам?
— Вам, вам, — успокоил Шурка. — Ну, будьте здоровы!
Мы повернулись и пошли.
— Товарищи граждане! — крикнул повар, выскакивая вслед за нами. — Одну минуточку! Прошу квитанцию.
Шурка ошеломленно уставился на него.
— Какую такую квитанцию?
— Ту самую, где «принято-сдано». Отметить требуется.
Шурка беспомощно посмотрел на меня, развел руками. Я молчал: мне было интересно, как ребята выпутаются из этого положения.
— Такой квитанции нет.
— Рыбу не принимаю, — отчеканил повар. — Никаких махинаций не потерплю. Я честный человек. — Он загородил нам дорогу. — Или давайте квитанцию, или забирайте обратно рыбу!
— На эту рыбу квитанции нету, — солидно изрек Семен. — Это подарок детям от браконьера.