День Медведя
Шрифт:
Серафима вспомнила обрывок медальона, найденный в пещере, и озадаченно нахмурилась.
– Но я слышала, что один из братьев этого вашего злосчастного Нафтанаила… не упомню его прозвание… погиб во время охоты на медведя?..
– Нафтанаила Злосчастного, – любезно подсказал барон и кивнул, соглашаясь. – Это верно. Мой отец рассказывал, что приблизительно за месяц до узурпации трона Бессмертным, откуда ни возьмись, появился огромный свирепый медведь, который стал нападать на всех без разбора. Царь Нафтанаил поначалу снарядился сам, чтобы разобраться с нежданной проблемой, но едва ноги унес, да еще и пострадал.
– Не думаю, что в тот раз он действительно собирался охотиться на это чудовище, если верить легендам о дружбе рода Медведей с этими милыми зверушками, – пробасил Жермон. – И уж, тем более, никто не ожидал, что его поход так закончится.
– Через неделю, чуть оправившись от раны, Нафтанаил Третий послал младшего брата с отрядом охотников уничтожить разбушевавшегося зверя, – продолжил излагать события давно минувших дней Брендель. – Чем это закончилось – вам известно. То, что… как бы поточнее выразиться… один Медведь пострадал, а другой погиб от лапы медведя… все восприняли как чрезвычайно дурной для династии знак.
– Дурной! Ха! Да все стали говорить в открытую, что династия Медведей проклята, если их собственный покровитель обернулся против них! И что проклятие с царя может перейти и на всё царство, как это и случилось, в конце концов! – сердито и прямолинейно уточнил деликатную формулировку коллеги Карбуран. – Мой отец был на той охоте! И он рассказывал, что чудовище, расшвыряв их будто тряпичные куклы по своей пещере, набросилось на брата царя, словно только его и ждало! Назовите-ка это хорошей приметой, а!
– И это при том, что за год до этого сын и последняя, четвертая супруга Нафтанаила Третьего – из рода Бренделей, заметьте! – скончались в один день от неизвестной хвори, а за полгода до того средний брат упал с башни Звездочетов! – снова подхватил нить повествования граф.
– А за год до смерти жены и ребенка жестоко простудился и истаял за неделю его отец – старый Аникан, не забыли? – напомнил барон Бугемод.
– Считают, то, что он вдруг остался один, без родных и близких, окончательно подкосило бедного государя, и через неделю его не стало, – с постным выражением на узком бледном лице закончил изложение новейшей истории державы Дрягва.
– Как это всё печально…– сочувственно пробормотала царевна, одновременно прикидывая, что из упомянутой эпидемии летальных исходов было вызвано кознями Костея, а что – естественным ходом вещей. Костей выигрывал со счетом, как минимум, пять – ноль.
– А вот и Кондратий! – с некоторым облегчением воскликнул Иванушка, с облегчением выныривая из омута сумрачных преданий прошлого. – Всё в порядке?
– Да, следуйте за нами на третий этаж, – махнул рукой гвардеец. – Балкон мы отыскали. Мы увидели над дверями надпись «Место общения с верноподданными», выглянули в щель между досками узнать, что бы это могло такое быть, и – на тебе, как на заказ… Но он оказался очень узким, хоть и длинным, поэтому, боюсь я, всем придется выстроиться очень плотно в одну шеренгу, иначе не поместитесь.
– А где твой этот… второй? – с неприязненным подозрением оглядел зал и не обнаружил Спиридона Карбуран.
– Кажется,
– А имена ваш брат ходячий покойник получил лишь недавно? – снисходительно усмехнулся Жермон.
Иванушка гневно набрал полную грудь воздуха, чтобы дать отповедь высокородным хамам, но Кондрат опередил его.
– Спиридон остался на балконе, – с несокрушимой серьезностью сообщил солдат. – Сказал, что царем выбрали его, и теперь стоит там, улыбается, машет руками, отвечает на приветствия. Ему из толпы бросают цветы, приготовленные для вас, и поднимают детей для благословения.
– Что-о-о?!?!?!.. – выкатило дикие очи и взревело дурным голосом костейское дворянство. Серафима прыснула.
Известие о загадочном любителе синеморских курортов, бессовестно похожем на их Спирю, как видно, было донесено мнительным Бренделем до не менее нервных конкурентов в срок.
Иванушка, задавив в корне улыбку как неполиткорректную, взглянул на командира своей гвардии с молчаливой укоризной. Находка же невозмутимо уточнила:
– Но в ноябре уже нет цветов, Кондрат!
– А в горшках? Тут не выдержал и Иван.
– Если бы в моей гвардии был такой солдат, как этот, – скрежеща зубами, прорычал барон Карбуран, – его шкура была бы уже натянута на барабан!
– А если бы в моей стране был такой царь, как вы, – сладко улыбнулась ему Серафима, – я бы устроила в ней революцию.
И не успел Карбуран открыть рот для протеста, как тут же, без перехода, она продолжила самым светским тоном, каким в высшем обществе переходят с обтекаемого как отравленная торпеда комплимента к приглашению на ужин:
– Давайте пойдем, милейший барон. Народ – ваш народ – нас заждался. И, кстати, знаменосцы, трубачи и барабанщики по протоколу должны появиться первыми, поэтому прибавьте ходу, ребята. Мы за вами. И заодно договоритесь, что будете играть. Лучше, конечно, что-нибудь классическое.
И, оставив Карбурана кипеть и плеваться кипятком, она немного ускорила шаг и ловко пристроилась рядом с Жермоном.
– А скажите пожалуйста, драгоценный барон…
Пропустив делегацию вперед, граф Аспидиск пристроился в хвосте, чтобы без помех с высокой точки спокойно обозреть палаты, которые, без малейшего сомнения, скоро будут принадлежать ему по праву. С высокомерной ухмылочкой он повернул голову и окинул взглядом собственника оставшийся за спиной и видимый еще через широкие распахнутые двери зал приемов с его пыльным великолепием и затянутой в паутину историей и величием… И не заметил под ногами ступеньку лестницы на второй этаж.
Заслышав грохот, треск, звук падающего тела и сопровождавшие его идиомы, первой мыслью Иванушки было, что упал кто-то из солдат но, оглянувшись, к своему изумлению и ужасу увидел, что это было его сиятельство и нижняя часть балюстрады мореного дуба, причем кто есть где, так просто и сразу разобрать было невозможно.
Царевич метнулся было на помощь падшему Бренделю, но его и неуклюжих из-за своей громоздкой ноши солдат из графского отряда музыкантов опередил Кондрат. Он мигом слетел с вершины лестницы вниз и стал быстро, но аккуратно извлекать графа из груды деревяшек, еще минуту назад бывших гордостью и красой главной лестницы царского дворца.