День Медведя, Багдерина Светлана Анатольевна

День Медведя

на обложку

Багдерина Светлана Анатольевна

Шрифт:

– …чего жаждала всегда душа народа? Народных песен! И сегодня полувековые ваши грезы и чаяния, наконец, сбудутся. Ведь чудесная встреча с прекрасным ожидает вас с минуты на минуту. Незабываемые впечатления от необычных, новых ощущений после краткого свиданья с глубоким возвышенным искусством, выкристаллизовавшемся из глубины седых веков, будут переполнять вас долгие дни, и заставят томиться в стремлении вновь испытать прекрасную встречу с чудесным! А теперь внимайте: Лунь Баян собственной персоной!

Сложив пергамент с речью, барон сделал широкий

жест рукой, довольный собой, и сел на скамью в объятья волчьей шубы и щебечущей от восторга супруги.

Народ же, то ли напряженно переваривая только что услышанное, то ли в благоговейном ожидании чудесной встречи с прекрасным [70] , затих. Было лишь слышно, как где-то вдалеке, на городской управой, каркают кто в лес, кто по дрова, на триста тридцать три голоса чуждые глубокому возвышенному искусству вороны.

Или прекрасной с чудесным?

И вот – о дивное мгновенье! – воротца слева распахнулись, и на площадь выбежал слуга со скамьей в руках. Следом за ним, положив одну руку на плечо мальчонке лет семи, величественно шествовал высокий седовласый старик в белом расстегнутом полушубке и с гуслями подмышкой.

Если бы кто-нибудь из присутствующих задумал вместо того, чтобы внимать музыке, заняться живописью, то искать иного воплощения архетипа сказителя им бы и голову не пришло. Высокий, суровый, с развевающимися на ветру длинными белыми волосами и бородой, слегка близорукий [71] жилистый старик мог позировать сотням живописцев, задумавшим увековечить в масле, акварели или пастели свою идею музыканта из народа.

Да, в жизни нет месту совершенству. Слепоту мастерам кисточки и карандаша придется изображать самостоятельно.

Суетливо выровняв скамейку на округлых булыжниках, слуга так же торопливо удалился, прихватив мальчика, но оставив певца – один на один с притаившейся за заборчиком аудиторией.

Лунь невозмутимо поклонился на все четыре стороны, сел, не забыв подогнуть под себя белую меховую полу, и без дальнейших задержек и вступлений тронул струны.

– Это что-то из «Лебединого озера», – с видом знатока заявила баронесса Карбуран после первых трех аккордов.

– Сольфеджио, – уточнил граф Брендель.

– Арпеджио, – снисходительно покосился на оппонента Дрягва.

– Адажио, – внесла ясность бабушка Удава.

– Аллерго, – полуприкрыв глаза, прошептала восторженным басом графиня Тигресса.

– Стаккато си бекар, – ухмыльнулась в кулак Сенька.

– Ты это серьезно говоришь?

– А разве я когда-то что-то несерьезно говорила?

– Н-ну…

– Божественно, божественно!

– Великолепно!

– А петь он когда

будет?

– Кабанан, молчите, это же балет, его не поют!..

– А что его делают?

– Танцуют!

– А когда он будет?.. И тут странная музыка оборвалась. Сказитель откашлялся.

– Ну, вот… Настроил, вроде…

На вип-трибуне воцарилась неестественная тишина, нарушаемая лишь чьим-то сдавленным в кулаке, но так полностью и не задушенным смехом.

Старик нахмурился, прислушался, явно не понимая такой необычной реакции на самую обычную процедуру, но пояснений, естественно, запрашивать не стал.

– Песнь о битве сильномогучего богатыря Лосины Ершеевича с поганым ханом караканским Чичибаем Маметовичем. Внемлите! – звучным густым голосом объявил Лунь, и слушатели притихли и приготовились внимать.

– Обожаю народные былины про битвы и подвиги! Это так увлекательно, аж дух захватывает! – дрожа от нетерпения, прошептал на ухо супруге Иванушка и впился восхищенным взором в певца. – Словно сам всё переживаешь!..

– Угу, – рассеянно согласилась с ним Серафима, подняла воротник и засунула руки в рукава: по-видимому, тоже приготовилась внимать, а заодно и переживать.

Старик размашисто ударил по струнам, и площадь окатили захватывающие внимание и воображение, неслыханные доселе в стольном городе Постоле звуки.

Ай-да не ой-да, да ой-да не ай-да,