День мёртвых
Шрифт:
— Что ты здесь делаешь, юноша? — заговорил Созо,
— Кстати, откуда известны все эти подробности? — не удержался Конан. — Кто-нибудь при этом присутствовал?
Однако рассказчики принялись дружно уверять киммерийца, что в рассказе горбуна все доподлинно верно, потому что кое о чем поведал горожанам мальчишка по имени Чача — сорванец подсматривал, взобравшись на дерево, за Чорсеном.
Чорсен не стал тратить времени на оправдания. Молча он выхватил из-за спины длинный двуручный меч и набросился на хозяина дворца. Созо легко уклонился и брызнул горячим молоком
Когда Чорсен с трудом раскрыл глаза и поднял меч, чтобы нанести следующий удар, он в ужасе закричал: со всех сторон его окружали совершенно одинаковые Созо. Их было не меньше одиннадцати…
Тогда-то и стала понятна тайна правителя: он обходился без слуг, потому что мог воспроизводить самого себя в любых количествах, ему потребных. Именно, поэтому, кстати, правитель ухитрялся быть вездесущим, ведь нередко так случалось, что в одном конце города он. Улаживал ссору между двумя почтенными горожанами, в другом — уговаривал молодую девушку не бежать из дома вслед за любовью, которая предстала ей в лице бродячего торговца цветными лентами, но повременить и избрать себе более достойного жениха,
…Все эти одиннадцать Созо с одинаковой улыбкой на губах наступали на незадачливого грабителя. Он заорал и нанес удар первому попавшемуся — тому что оказался ближе. Раздался грохот, как будто разбилось зеркало, и один из Созо исчез бесследно. А прочие даже не дрогнули.
Еще один удар — еще одно исчезновение. Улыбка стала шире. Обезумев от ужаса, грабитель бил и бил мечом, не разбирая, кого он разит — человека, призрак или хрупкие предметы обстановки. Пол усеивали черепки дорогих ваз, обломки тонконогих столиков, порванные гобелены. Наконец Чорсен опустил меч и, тяжело дыша, огляделся. Еще несколько Созо смотрели на него пристально, и грабитель почувствовал, что под этим взглядом он сходит с ума.
— Будь ты проклят, колдун! — взревел он, снова поднимая свой меч.
— Ты вор? — осведомился Созо.
Чорсен резко повернулся в сторону голоса.
— Да! — с вызовом ответил он.
— Если ты нуждаешься в средствах, в одежде или пище, ты мог бы просто попросить. Я никому не отказываю, — молвил Созо.
— Если ты колдун, то твоя цена окажется куда выше… одежды или пищи… — с трудом переводя дух, откликнулся грабитель. — Нет уж! Лучше я сам возьму все, что мне нужно.
— Посмотрим, что ты нашел, — хмыкнул другой Созо, в то время как третий принялся рыться в мешке, который бросил вор. — О, это то, что нужно такому человеку, как ты! — воскликнул он, вытаскивая золотые статуэтки.
Четвертый Созо сделал несколько движений руками, а пятый — он только что спустился по лестнице и с любопытством наблюдал за происходящим — пропел несколько стихов на неизвестном языке. Статуэтки внезапно ожили. Золото стекло с них, как вода с просаленного бурдюка. Крошечные лошадки, миниатюрные пастушки и совсем маленькие овечки и собаки разбежались во все стороны.
— Хорош бы ты был, если б унес их отсюда! — укоризненно произнес первый
— Откуда ты знаешь мое имя? — прохрипел вор.
Все Созо разом рассмеялись. Чорсен отчетливо слышал, как еще несколько голосов переговариваются у него над головой, на верхнем этаже, и ничуть не сомневался в том, что там находятся еще Созо,
Мир закружился вокруг грабителя. Ему вдруг показалось, что во всей вселенной не осталось никого, кроме него самого и бесконечных Созо. Нет ни мужчин, ни женщин, ни детей — только одно это бесконечно ненавистное лицо с такими добрыми глазами, такой мягкой улыбкой и гладкой кожей,
— Нет! — вскрикнул Чорсен. Внезапно он заметил, что один Созо все-таки отличается от остальных. То ли шире улыбается, то ли глаза чуть больше прищурены. И с воплем неистовой ярости грабитель метнулся к нему, целя прямо в грудь правителя. Он не ошибся. Тотчас все прочие Созо исчезли, бесследно растаяв в воздухе. Остался этот один. Теперь его улыбка больше не была доброй. Это был застывший зверский оскал.
— Давай, бей! — тихо, властно выговорили резко очерченные губы, не переставая улыбаться.
И грабитель, не в силах удержать разящего меча, вонзил клинок в грудь правителя. Пальцы Чорсена судорожно сжимали рукоять. Он попытался выпустить меч, но неведомая сила не позволяла ему это сделать. Какая-то магия приковала человека к его мечу.
И началось ужасное.
Жизненные силы начали стремительно покидать Чорсена. Он слабел. Меч в его руке становился все жарче и, наконец раскалился докрасна. Созо глядел прямо в глаза своему незадачливому убийце, и в глубине глаз мага начинал загораться огонек, в то время как взор Чорсена заволакивало туманом.
Теперь он почти ничего не различал перед собой. Только в голове еще гудели невнятные голоса, как будто переговаривались. Один раз он услышал звонкий женский голос, произносящий имя, кажется, то было имя женщины, которую он когда-то любил… Она жила в Нумалии… Она давно умерла… умерла…
Тело Чорсена обвисло на клинке. Маг медленно поднял обе руки и обхватил меч. Острое лезвие впилось ему в ладони, но крови не выступило. Резким движением маг выдернул меч из своей груди и оттолкнул прочь Чорсена. Грабитель упал бездыханным. Он так и не выпустил рукояти. Губы его еще раз шевельнулись, и сердце остановилось.
— Ступай на Серые Равнины! — с отвращением прошипел Созо. Теперь, когда он, чтобы не погибнуть, вынужден был завладеть жизненными силами чужого ему существа, голос его переменился. Больше не стало звучного, приветливого голоса, так хорошо известного всему Кою. Маг шипел м хрипел. Голосовые связки отказывались повиноваться чужому дыханию. Сердце отстучало, как бешеное/то почти замирало. Теперь он видел мир глазами Чорсена. То, что прежде имело ценность как произведение искусства или как нечто магическое, теперь — с изумлением отметил Созо — рассматривалось им также с точки зрения рыночной стоимости.