День надежды
Шрифт:
Через несколько минут мы уже ехали за город. Я взглянул на своего конвоира, по его щекам катились слезы.
VII
Как оказалось, за городом у Бориса жили родители. Он честно рассказал им о случившемся. Мама, пожилая, полная женщина, всплеснув руками, смешно выразилась:
– Тю! Сказывся он там совсем? За шо ж бедную псину вбывать?
– Мама, мне нужно срочно отправить ему фотографию, иначе меня сегодня же уволят.
– Да не волнуйся ты так, сынка, щас все зробым. Идите с отцом яму ройте.
– Зачем? –
– Ну, шоб все правдиво выглядело! Ой, Борька, говорила тебе, шо твои олигархи до добра не доведуть! Идите уже копайте.
– Ма, па, а вдруг он все-таки узнает? – жалобно спросил Борис.
– Сын, да хоть и так, – наконец-то заговорил отец. – Ты пропадешь без его работы?
– Нет! – пожал плечами сын. – Просто, понимаешь…
– Прекрати, – нахмурился отец. – А то ляпнешь сейчас глупость. Не просто это все. Уволит – найдешь другую работу. С голоду не помрешь. А убьешь собаку… Я понимаю, когда это люди делают из-за необходимости, ну там, взбесилось животное или безнадежно заболело, но, извини, по приказу какого-то самодура убить здорового, породистого пса… Как потом с этим жить? Сегодня ты убьешь пса, а завтра и на человека руку поднимешь?
– Ну, ты чего, батя? – развел руками Борис.
– А с этого все и начинается, сынок!
– Отец, я все понял, – Борис подошел к отцу и крепко обнял его. – Спасибо, бать! Спасибо вам, мои родные.
Хорошие родители у охранника Бориса. И снова театр. Пьеса называется «Казнь и похороны поводыря». И смех, и грех, как говорил мой Иван Савельевич. Интересно, когда-нибудь моя актерская деятельность закончится или нет? Впрочем, лучше быть собакой-актером, чем… Бр-р-р! Аж страшно. В непростую историю я попал. Видимо, теперь у этих добрых людей и придется мне свой век доживать. Кто теперь повезет меня в мою школу? По-моему, Борька ничего и не понял – кто я, что я.
Хозяйка дома Татьяна Алексеевна чистила меня мокрой тряпкой и приговаривала:
– Ты, дывысь, як они размулювалы тебя. Ну, ничего, Гришаня, не переживай, мы тебя в обиду не дадим. Гарна собачка, очень гарна.
«Понял! Так Гришей я теперь и остался. Где ты теперь, мой соплеменник Грин? Ты умер, а я тут вместо тебя служу человекам!»
В общем, новый спектакль состоял в том, что, пока мужчины рыли яму в саду, Татьяна Алексеевна отварила свеклы. Вон оно в чем дело! Меня уложили в яму, я закрыл глаза, раскрыл пасть, люди налили мне за ухо свекольного отвара и устроили на телефон целую фотосессию. Выбрали всей семьей подходящее фото и отправили его Александру Михайловичу. Через несколько минут получили ответ: «Молодец! Премирую!»
Спаситель мой уехал на службу, а я стал жить-поживать да жирка наживать. Кормили меня тут на убой. Борис в нашем доме появлялся редко. Я его встречал с радостью. А он мне всегда привозил всякие гостинцы – то косточки, то ушки, и даже резиновые игрушки-пищалки. Я, как щенок, носился с ними по двору и пугал воробьев!
VIII
Прошло полгода. Однажды Борис приехал темнее тучи. Из разговора с родителями я понял, что босс Бориса попал в беду. Где-то они охотились с вертолета, за что-то зацепились лопасти, и машина рухнула на землю. Александр Михайлович выжил, но в катастрофе потерял
– Бог шельму метит, – грустно произнес отец.
– Ты шо, батько? – замахала руками мать. – Ты шо такое кажешь? Замолчи сейчас же. У человека горе, а он тут со своими присказками…
– А что, я не прав? – возмутился отец. – Как он нашего Гришку приказал убить? Думаешь, человека бы пожалел? Черта с два!
– Хорошо-хорошо, – закивала мама, – давай не будем об этом балакать. Бог ему судья. Все равно жалко.
Прошло еще немного времени, и на пороге нашего дома я увидел Ольгу Семеновну. Она долго смотрела на меня, затем швырнула свою сумку прямо на землю и бросилась ко мне.
– Господи, кого я вижу? Трисон, ты?
Услышав свое настоящее имя, я, визжа от радости, запрыгал, словно кенгуру.
– Извините, Ольга Семеновна, – виновато заговорил Борис, – раньше не мог признаться. Ну, вот так… Вот наш, как вы говорите, Трисон.
– Это его настоящее имя, – ответила Ольга Семеновна и, подойдя к Борису, обняла и поцеловала его: – Борь, ты сразил меня этим поступком. Ты знаешь, все это время я презирала и ненавидела тебя. Прости меня, дуру…
– Ну, что вы, Ольга Семеновна. Какая же вы дура? Я бы тоже презирал такого человека. Извините, что сразу не сказал, но…
– Молчи-молчи, дорогой. Я все понимаю. Но теперь, – она протянула руку Борису, – ты мой самый лучший друг. Ты просто замечательный, Борька. Вот честное слово, – женщина смахнула слезу.
Я сидел рядом с ними и молча слушал. И наконец-то до меня дошел смысл разговора. По-моему, мне предстоит снова начать работать по моей специальности. С одной стороны, радостное событие, а с другой – мне придется работать поводырем у человека, который меня чуть не отправил на тот свет. Вы бы смогли?
Но не нам, собакам, рассуждать на такие высокие темы. Наша задача – помогать человеку. Любишь ты, не любишь – иди и работай. В этом и есть твое предназначение.
IX
Александр Михайлович потерял в авиакатастрофе не только глаза, но и левую руку. Конечно, теперь это был совершенно другой человек. Он сильно постарел, голос его стал слабым и хриплым – не было больше той стали, от которой по телу бежали мурашки и холодело все внутри.
Он погладил меня по голове, сел рядом со мной прямо на пол и тихо сказал:
– Ну, здравствуй, собака!
Я лизнул его лицо. Александр Михайлович улыбнулся:
– Так ты, значит, поводырь? Будешь моими глазами?
– Ав-ав! – ответил я.
– Это что значит? Да?
– Ав! – повторил я и снова ткнул носом ему в лицо.
– Ну и молодец! Будем дружить. Пойдем, что ли, испытаем наш тандем.
Трудно в это поверить, но мы очень сдружились с Александром Михайловичем. Через месяц мы с ним уже смело не только передвигались по его усадьбе, но даже выходили за ограду и ходили по поселку. Свои навыки я, конечно, не утратил, наоборот, появился какой-то новый опыт. Одна беда – с каждым днем Александр Михайлович выходил на прогулку все реже и реже. Тяжело ему было ходить пешком. Сказывались последствия авиакатастрофы. Однажды я услышал горькую правду от его доктора. Он беседовал с Ольгой Семеновной и объявил, что ее мужу осталось жить недолго.