День независимости. Часть 2

Ростов. 18 мая 13 ч. 10 мин.

— Охарактеризовать Черткова? — удивленно спросил Кожемякина молодой лейтенант, откидываясь на спинку расшатанного стула.

Однокомнатная квартира на первом этаже бревенчатого барака, в которой они находились, звучно именовалась опорным пунктом охраны правопорядка, а лейтенантик, изучающий Кожемякина, за столом напротив — местным

Помещение кричало о своей бедноте. Забеленные потрескавшиеся стены с проглядывающей дранкой. Забранное решеткой, засиженное мухами окно рассохлось, и старая краска осыпается шелухой. Слева от единственного стола, заваленного ворохами служебных бумаг, стояла древняя пишущая машинка. У двери, где громоздился сейф; висела на гвозде дубинка, а на крючке, исполнявшем роль вешалки, под фуражкой, допотопная рация «Виола-Н».

— Хотелось бы представить, что он за человек, — подкупающе улыбнулся Кожемякин.

— Алкаш, — громко вздохнул лейтенант, давая понять, что такие чертковы из месяца в месяц портят статистику, доставляя ему головную боль. — Не успеваю материалы собирать. Пьет, гоняет жену и детей, нигде не работает.

— Этим сейчас не удивишь, полстраны в безработных ходят. Любопытно узнать, на какие же средства он содержит семью и успевает заложить за воротник?

— Вы верно заметили. Безработица. Участок, сами видите, не из лучших. Шанхай, рабочий поселок. Большинство при Советской власти работали на «подшипнике», а когда производство встало, оказались не у дел. Деньги добывают просто — цветной металл. Выкапывают кабеля, обжигают. Разоряют трансформаторные будки. Там, где высокое напряжение, бывает, что и гибнут. У меня за месяц второй несчастный случай на участке.

— Значит, Чертков дебошир? — переспросил Кожемякин.

— Точно. Вытрезвитель родным домом стал. По «мелкому» с начала года раз пять закрывали. Штраф платить нечем, отработает пятнадцать суток и домой, к жене и детям… А вы им с какой целью интересуетесь?

Кожемякин облокотился на стол.

— Видишь ли, лейтенант… Проходит твой подопечный по некоторым делам.

Участковый не поверил:

— Да ну! Он, конечно, хрень, но криминальнее пьяной драки ничего не совершит.

— В тихом омуте… Я твои владения плохо знаю, лейтенант. Проводишь?

Посмотрев на часы, участковый поднялся из-за стола и потянулся за фуражкой.

— До подведения итогов время позволяет. Идемте…

Улица Промышленная, тянувшаяся вдоль бетонного забора, окутанного поверху колючей проволокой, была плотно застроена старыми домишками. За досчатыми заборами, учуяв чужаков, заливались лаем псы; совсем по-деревенски, склевывая молодую пробивающуюся травку, по обочине дороги расхаживали куры.

В тени густого кустарника, на бревне расположилась веселая кампания. По улице разлетался отборный мат; плескалась в стакане водка.

— Гоняй, не гоняй — как о стену горох, — с досадой проговорил лейтенант и свернул

Трое замызганных мужиков, уминающих, в качестве закуски, разорванную краюху хлеба, завидев милиционера, не очень-то смутились.

— Б… опять нелегкая принесла, — недовольно буркнул сморщенный, как высосанный помидор, пьянчужка, пряча за бревном недопитую поллитровку.

— Лейтенант Попов, — представился участковый. — Что за сборище?

— Отдыхаем, командир! Все нормально…

— Чего нормально? В трезвяк захотели?

— Не имеешь права! — заявил патлатый шатен в засаленной бейсболке. — Мы в легкой степени. С такой туда не берут. И, как вы там пишите, общественную нравственность, не оскорбляем.

— Молодец, Толян, — восхитился собутыльником сморщенный.

Участковый Попов побагровел и достал из подмышки папку.

— А протокольчик строчи… — лыбился подкованный в юриспруденции Толян. — Бумага все стерпит…

Пораженный наглостью выпивох, Кожемякин сгреб за шиворот первого попавшегося и, загнув, дал такого пинка в тощий обвислый зад, что бедолага десяток метров несся с крейсерской скоростью, после чего, зацепив отстающей подошвой туфли за край паребрика, полетел на землю. Куры с возмущенным квохтаньем бросились врассыпную.

Оставшиеся, забыв о недопитой водке, немедля ретировались.

— Пошли, лейтенант, — приводя в порядок дыхание, сказал Кожемякин. — Будет им наука.

Какое-то время они шли молча. Потом, как бы оправдываясь, заговорил участковый:

— Замучился я с ними. Разговаривал по хорошему, ржут. Положишь в вытрезвитель, так наши матерятся — никто из них не работает, штраф не оплатят. На сутки закрывал по мелкому хулиганству… Только что им пятнадцать суток, когда у многих за плечами по пять, а то и больше лет лагерей?.. И пальцем не тронь, вмиг прокурору жалобу настрочат.

— Чертков с такой же шайкой бродит?

— Бродил. Ногу недавно по пьянке сломал, так что дома сидит… может быть.

… Он обогнул палисадник, огороженный почерневшим и местами ломанным штакетником, постучал в окно бревенчатой избы. Колыхнулась тюлевая занавеска, у стекла возник помятый, небритый мужчина в линялой майке.

— Принимай гостей, Чертков, — громко, чтобы его услышали в доме, сказал участковый. — По твою душу…

Недовольная гримаса исказила лицо хозяина.

— Нюрка, поди открой!..

…Заливалась неистовым лаем собака, запертая в сарае, в глубине двора. Они прошли по тропинке, выложенной невесть откуда взявшейся здесь мраморной плиткой, к крыльцу. Сергей Станиславович Чертков сидел на кухне, обнимая костыли и выставив напоказ загипсованную ногу.

— С чем пожаловал, начальник? — зевнул он и потер пятерней волосатую грудь. — Вроде, за мной грехов не числится…

Отодвинув штору, заменяющую дверь, из комнаты высунулась девочка лет семи, с любопытством разглядывая гостей. Кожемякин подмигнул ей. Девочка фыркнула и скрылась за шторкой.