День независимости. Часть 2
Шрифт:
— А кто это с тобой? — спросил Чертков участкового, кивнув на Кожемякина.
— Я из ФСБ, — коротко ответил подполковник и показал корочки.
Чертков недоверчиво вчитался в документ и протянул:
— Ого-о!.. Чем это я заинтересовал вашу контору?
В соседней комнате возникло движение, на кухню вышла женщина в пестром халате, качая на руках младенца.
— Допрыгался! — с вызовом бросила она мужу. Глаза ее заблестели от слез:
— Говорила я, до добра твои дружки не доведут… —
— Да вы не думайте… Он хороший. Пьет только… Да кто сейчас не пьет. А так… пальцем никого не тронет, никого не обидит. Да вы соседей спросите, слово дурного не скажут.
Чертков угрюмо, ни на кого не глядя, молчал.
— Вас как зовут? — спросил ее Кожемякин.
— Анна… Анна Викторовна.
— Мне нужен паспорт вашего мужа, Анна Викторовна.
Всхлипнув — младенец на руках отозвался пронзительным криком — она беспомощно посмотрела на мужа и ушла в комнату.
— Вот, — выйдя, протянула Кожемякину документ.
— Новый, российский, — отметил подполковник. — Чертков Сергей Станиславович, родился 8 мая 1966 года… Женат… дети… Выдан… отделом внутренних дел первого сентября тысяча девятьсот девяносто девятого… Все в порядке.
Чертков поднял на него тяжелый взгляд исподлобья.
— А вы думали иначе?
— Все в порядке, — повторил Кожемякин, но возвращать паспорт не торопился. — Скажите, любезный, а в связи с чем вы его поменяли? Повального обмена на паспорта нового образца, насколько мне известно, в вашем городе не производилось.
— Старый потерял, — нехотя сказал Чертков. — А без паспорта цветмет не принимают.
— Потерял, значит?.. Где? Когда?
— Да в августе. А где, кабы знать, не пришлось бы толкаться в очереди.
— Послушайте, Сергей Станиславович. Чтобы повстречаться с вами, мне пришлось добираться из Волгограда. И все ради того, чтобы довольствоваться вашими байками?
— Не пойму, чего вы от меня хотите, — огрызнулся хозяин. — За мной все чисто. Сказал потерял, значит потерял. А нет, докажите обратное.
Анна рывками баюкала ребенка, и ему передалась нервозность матери. Младенец снова зашелся криком.
— Чего вам от него надо?.. — Истерично выкрикнула она. — Человек сидит дома, на бюллетне, пить перестал…
— Анна Станиславовна, где ваш муж был девятого мая?
— Дома, — растерянно сказала она.
— А кто это может подтвердить?
— Да кто угодно… Я, соседи… Валька, сестра Серегина, заходила…
— Девятого мая в Волгограде произошел взрыв. Мы вычислили исполнителей, но вот что интересно: один из них, проживая в гостинице, зарегистрировался под именем вашего мужа…
— Это какая-то ошибка… — глаза ее изумленно распахнулись. — Он же дома…
— Совпадает и дата рождения, и домашний адрес. Единственное различие, указаны серия и номер паспорта советского образца… Поэтому, чтобы мне не пришлось задерживать вашего Сергея по подозрению в совершении теракта и этапировать его в Волгоград, — Кожемякин откровенно блефовал, но блефовал с умом, рассчитывая на успех, — хотелось бы услышать не вранье про утерю, а правду.
Чертков опустил лохматую голову. Костыли, прислоненные к стулу, съехали и с грохотом упали на пол.
— Ничего не знаю, — невнятно пробормотал он. — Паспорт я посеял.
— Дурак! — взвизгнула Анна, окончательно перепугав ребенка. Перекрикивая истошный рев, сама давясь слезами, набросилась на мужа. — Дурак! С тобой не шутки шутят. Говори правду, а то в самом деле закроют. Говори… Ох, дура я, дура… Говорила мама, не сходись с ним… Всю жизнь мою погубил!..
— Иди отсюда! — подскочил на стуле Чертков и взвыл от боли. — Еще посмотреть надо, кто чью…
— Паспорт… — напомнил ему Кожемякин.
— Да заложил я его! Тем летом! С бодуна мучился, денег нет, и никто не занимал. Пришел на толчок к Ревазу и попросил в долг. Он дал бутылку султыги, паспорт в залог забрал. «Чтоб, — говорил, — не бегал потом от меня и помнил о долге».
— Почему не забрал назад?
— А нечего было забирать!.. На приемке железо без документа по нормальной цене не берут. Наскреб мелочь на пустых бутылках, пришел к нему. Паспорта уже нет. Потерял, мол, но ты не переживай. В ментовке враз восстановят. И еще пол-литра выставил, чтобы вину загладить.
Кожемякин задумался, положил паспорт на кухонный стол.
— И заявлять ты не стал. Верная отговорка, на утерю сваливать. А то, что по твоим документам преступники орудуют, тебе наплевать… Живи, копти воздух.
Чертков что-то промямлил вслед, но подполковник его уже не слушал, хлопнув дверью.
Квартиру Васильевых долго искать не пришлось, благо, что хрущевка, в которой они жили, была неподалеку от частных застроек.
Дверь открыла опирающаяся на клюку полуглухая старушка, и Кожемякин ей долго втолковывал, кто он и кого ищет.
Старуха его так и не поняла, слабым голосом позвала во влажный полутемный коридор:
— Галя… наверное к тебе.
Вышла сухая, седеющая женщина и, выслушав, пригласила пройти.
— Вы мать Геннадия? — спросил Кожемякин, оказавшись с ней наедине в комнате.
— Да, — кивнула она. — Остались теперь вдвоем с бабушкой. Доживаем свой век…
Васильева была еще не так стара, как казалась внешне. Возможно, горе с сыном окончательно подорвало ее, возложив на строгое лицо несмываемую печать печали.