День независимости. Часть 2
Шрифт:
«Молодцы! — восхитился выдумкой Сажин. — Умеют работать».
— И что?
— Звонков было мало, а серьезный лишь один. Женщина признала по фотороботу своего брата, который, как она считала, пропал без вести.
— Она уверенно это сказала, или с долей сомнения?
— Все же у нас на руках картинка, а не фото, но она заявляет: точно он.
— Когда пропал, обстоятельства известны? Почему раньше не заявляла?
— Уехал год назад, куда не сказал. Она особо и не интересовалась, человек он взрослый. Потом встревожилась долгим отсутствием. А в милицию не обращалась, потому как он и раньше пропадал. На заработки, вроде, куда-то ездил. Но так долго, никогда…
— Вы с ней тесно общались? Есть какие-нибудь подробности?
Капитан Зерницкий замялся.
— Понимаете, позвонила она только вчера… Требует, чтобы ей назвали больницу, где находится брат.
— Все ясно. Успокойте ее, но шибко ни о чем не распространяйтесь. К вам вылетит наш сотрудник.
Вернув трубку Короткову, Сажин задумался.
Тот ли это человек, который позарез им нужен, или снова пустота? Так или иначе, ответы на вопрос может дать только поездка в Рязань.
— А ты, майор, говорил — мелочевка!
Коротков конфузливо развел руками.
— И на старуху находит поруха…
В приемной его поджидал Беляев.
— Что-то стоящее? — спросил он, не сводя настороженных глаз.
— Пока не знаю… А стоящее или нет, проверять придется тебе. Немедленно вылетай в Рязань.
С Викторией Степановой, немного поразмыслив, Беляев решил встретиться у нее дома. В родных стенах человек более раскован, нежели в казенном кабинете, и с ним легче найти нужный язык.
Предварительно созвонившись, он договорился о встрече, и теперь сидел на лавочке во дворе обычной девятиэтажки, поджидая спускающуюся вниз хозяйку. У Виктории был грудной ребенок, и беседу с оперативником она решила совместить с прогулкой.
Заметив светловолосую девушку в зеленой курточке и темных, облегающих стройные ноги, брюках, выталкивающую из подъезда детскую коляску, он помог ей, и, когда Виктория уложила хнычущего ребенка, представился.
— Пройдемся? — предложила она и пошла, толкая вперед себя коляску.
«Красивая бабенка, — подумал Беляев и нагнал ее.
Они шли молча, и Беляев обдумывал, с чего начать разговор.
— Он ведь не в больнице, и не в какую аварию не попадал? — спросила Виктория. — Верно?
Беляев неопределенно покачал головой.
— Вас как зовут?
— Вячеслав, — ответил он, не зная, к чему она клонит.
— Ведь так, Слава?.. Он попал в скверную историю, да, раз вы им интересуетесь?
— Вообщем… да.
Она остановилась, всматриваясь ему в глаза.
Беляев поймал себя на том, что не хочет раскрывать этой молодой женщине всей правды, и попытался уйти от ответа.
— Расскажите мне о нем. Что он за человек?
— Семен?.. Мне сложно говорить, ведь по сути я его не знаю, хотя прихожусь младшей сестрой.
— Тогда давайте, чтобы вам было легче, начнем с самого детства.
Виктория наклонилась к коляске и поправила на голове младенца уголок конверта.
— Я моложе Семена на три года. Отец от нас ушел, а ему очень не хватало мужского воспитания. Мать дома опекала нас, как могла, а в школе… — Она вздохнула, поворачиваясь к Беляеву.
— Словом, его часто обижали. Возможно, он сдачи не давал, или что-то там еще, но колотили его часто. Постоянно ходил в синяках…А потом ребята с нашего двора в подвале соорудили качалку. Гирь понатаскали, турник сбили. Все же лучше, чем на улице бесцельно шариться. Взрослые помогли, сварили им штангу, гантели… Семен стал захаживать к ним, занимался, и окреп. Был худышка, кожа да кости. А тут как гадкий утенок, превратился в такого парня! Мускулистый, поджарый, на турнике чудеса вытворял. В школе докапываться перестали… Потом стал официальную секцию посещать, к боксу пристрастился.
— Он в армии где служил? — задал вопрос Беляев.
— Десантником. Попал в Афганистан… Вы не против по скверу побродить?
Виктория указала на парк, находившийся через дорогу.
— Понимаю, что город, а кажется, будто там воздух чище.
Они перешли проезжую часть, Беляев отстранил Викторию от коляски, и перенес ее через высокий поребрик.
Теперь он сам катил коляску, и со стороны смотрелся как счастливый глава почтенного семейства.
Виктория отломила пахнущую смолой и клейковиной веточку тополя с нежно-зелеными пробивающимися листьями, поднесла к тонкому носу, наслаждаясь запахом весны.
— Об Афгане он нам не рассказывал. Только домой вернулся с медалями, а вечером, когда вышел из ванной голый по пояс, у мамы чуть припадок не случился. У него на спине шрамы. Как сейчас вижу: лиловые, уродливые… Нос сломан. В письмах ни слова о ранениях не писал. Ночами спал плохо. Кричал, в атаку порывался…
— Он пил?
— Как и многие. Я вышла замуж, переехала к мужу. Семен с больной мамой жил на коммуналке. Своей семьи создать не мог, он вообще, после Афгана, плохо с людьми сходился. Те, кто не видел войны, его не понимали. А он не понимал их. «Какими-то надуманными проблемами живете, — говорил. — Шмотки… Ветчину в очереди выстоял, так разговоров на весь день. Как все мелочно, в сравнении с жизнью и смертью…»
— Семен где-нибудь работал?
— Пытался, да только ничего подходящего не находил. На заводе пару месяцев в учениках токаря, — бросил. Грузчиком в гастрономе, так поймал продавщицу, которая сметану кефиром разводила, чтобы недостачу покрыть, поднял шум, а в итоге сам на улице оказался… Неустроенность, вот он в водке тоску и топил.
Сонный малыш выронил на одеяло пустышку. Виктория вложила соску в приоткрытый ротик, ребенок зачмокал губами.
Тренькая звонком, мимо пронесся мальчишка на велосипеде.