День отца
Шрифт:
— Вот пострел, — улыбнулся он. — Ну созвонимся тогда. И… держи меня в курсе на счёт Орловой!
— Э-э-э, ладно, — кивнул я, хоть он уже махнул рукой и закрыл стекло.
В курсе, так в курсе. Держать, так держать.
Я достал я телефон, сидя в машине — ждал, когда прогреется двигатель.
А кто-то здесь сомневался, что я позвоню?
Славка ещё не отъехала от супермаркета, а я уже это знал.
Знал, и с обречённостью сладкоежки, всю сознательную жизнь страдающего от своей зависимости, весь день словно ощущал во рту сладкий привкус и
Шли длинный гудки, но никто не ответил.
Я нетерпеливо постучал пальцами по рулю и набил сообщение:
«Привет! Прости, что не спросил стоит ли звонить. Уже позвонил. И ты не ответила. У тебя всё в порядке?»
Я не успел даже отъехать от бокса автомастерской, когда прилетел ответ:
«Видела твой звонок. Не могу ответить. Голоса нет. Совсем»
И тут же следом:
«Спасибо, что спросил. Всё хорошо. Почти»
— Почти? — разволновался я.
«Почти?????» — тут же набил сообщение.
«Да не волнуйся ты так. Дорогу замело. Гараж занесло снегом. Выехать не смогла. Света тоже нет. Наверно, оборвало где-то провода. И позвонить ни в одну службу не могу – меня не слышат. В общем, сижу дома. Жду весны»
А ты всё такая же зануда, Орлова, улыбнулся я: ни одного смайлика в сообщении.
«я на площадке у качелей
уже неделю жду весну
а ведь казалось ну делов то
лизну »
Она прислала «ахаха» в ответ.
«Телефон скоро сядет. Ты как?» — спросила она следом.
«Искал пропавшую девочку. Не сам, конечно. С добровольцами, друзьями, МЧС»
«Очень на тебя похоже. Видела вчера в новостях. Нашли?»
Словно и не было тех лет, что уже канули безвозвратно.
Не было жён, мужей, свадеб, разлук.
Разочарований, обид, слёз, утрат.
Сумасшедший часовщик перевёл стрелки наших жизней назад.
Я грыз губу, обдирая кожу до крови, потел и дрожащими пальцами писал:
«Нет. Но есть надежда, что она жива»
И не знал, что ещё добавить. Чтобы не показаться скучным, излагая чересчур много подробностей. Или чёрствым, если отмахнусь, словно мне всё равно. Или навязчивым, если буду задавать много вопросов.
Но что спросить, чтобы она не молчала?
Что ответить, чтобы ей было интересно?
Все начиналось сначала.
Дрожь, волнение, страх.
Всё повторялось вновь.
На поле Ватерлоо от дождя уже размокла земля, генералы выстроили войска в старомодное плотное построение, и Наполеон уже видел бесчисленную прусскую армию в подзорную трубу.
Предвкушение сокрушительного фиаско.
Но вместе с ним головокружительное ощущение радости бытия в мире, где есть Она. Где я снова могу её видеть, заглянуть в её искрящиеся золотыми искрами васильковые глаза и утонуть, коснуться, если повезёт, вдохнуть древесный запах её духов…
Батя мой Рамзес!
Как лабораторная крыса за куском сыра я добровольно лез в лабиринт, зная, что из него нет выхода. Как дрессированное шимпанзе дёргал за верёвку, чтобы на голову мне упал банан, но и опрокинулось ведро ледяной воды. Как железные опилки, рассыпанные по столу, полз к магниту, скрипя и сопротивляясь. Неумолимо полз.
— Как у вас дела? — позвонил я отцу, когда на моё последнее сообщение Славка не ответила — её телефон всё же сел.
— Нашли? — неправильно расценил отец мой предательски дрогнувший голос.
— Нет, пап. Но есть надежда, что девочка уехала, а значит ещё жива. Я звоню сказать, что задержусь. Машину забрал. У меня тут ещё дела.
— Ну задержись, — легко согласился он. И не дожидаясь вопроса, ответил: — У нас всё хорошо. Дружим.
Это значит, что сегодня Конфетка в хорошем настроении и не капризничает.
А когда наша девочка довольна, и у нас всё замечательно.
Отец не спросил: куда это я? И что у меня за дела на ночь глядя?
Я бы, конечно, и не ответил, мне всё же тридцать, а не тринадцать, я уже взрослый мальчик. Но я был благодарен ему за то, что никогда он не заставлял меня ни отчитываться, ни оправдываться. Только просил, чтобы я ставил его в известность, если задерживаюсь. И, что бы ни случилось, говорил правду.
Я и сказал:
— Не знаю, во сколько вернусь. На ужин меня не жди.
Он ответил «понял» и отключился.
Проклятье! Я ударился затылком о подголовник. Выдохнул. И включил правый поворот, выезжая с парковки.
Ну не могу я иначе! Не могу!
Пусть мне будет хуже, пусть снова в клочья изорву душу, но Славка попала в беду, а я грёбаный Чип-и-Дейл, что всегда спешит на помощь.
— А если так? — добавил я ещё одну купюру, бросив её на сиденье перед водителем грейдера.
— Ладно, черт с тобой. Показывай дорогу, — снял мужик вязаную шапку, что держалась на его затылке не иначе как на матерном слове, накрыл ей деньги и кивнул.
Главное шоссе, что вело к элитному загородному посёлку, где жила Владислава, расчистили. Но техники не хватало, и улицы, что вели внутрь посёлка, так и стояли в снегу.
Я прижался к обочине и включил поворот.
Водитель опустил отвал.
За нами по расчищенной дороге выстроилась вереница машин.
И пока грейдер елозил у ворот, освобождая от снега гараж и подъезд к Славкиному дому, с соседних улиц набежали жители с просьбами заехать и к ним.