День отличника
Шрифт:
Мне — в Шереметьево. Мерин аккуратно вступает на начало Железной дороги. Алюминий ему нравится. Он предвкушает. Подскочивший откуда-то с краю Бахтияр неуловимым движением поднимает мерину ноги и надевает на каждую удобную мягкую калошу на толстой подошве из владимирской полихлорвинидной пластмассы. Сегодня калоши красные. И мне это нравится. Рукоподаю полимерам.
Благодарю Бахтияра и трогаю. Мерин плавно начинает свой спорый разбег. Окрестные трейлеры постепенно начинают сливаться в картину художника-экспрессиониста. Я пытаюсь мысленно выстроить на фоне этой бесконечной и пестрой цветной ленты сто миллионов бытовых телевизоров.
Сто миллионов бытовых телевизоров. Полупроводниковых, жидкокристаллических, плазменных и даже ламповых. Каждый объемом приблизительно в одну восьмую кубометра. Восемь телевизоров — кубометр. Сто миллионов телевизоров — двенадцать с половиной миллионов кубометров. Это… я быстро считаю, ведь я же отличник… это куб со стороной в три с половиной километра. Где-то в Д.России есть куб со стороной в три с половиной километра, состоящий из одних телевизоров. Яфэ! [59]
59
Красиво (евр.)
В сравнении с масштабами этой страны — просто песчинка. А какой фантастический результат получился! Странно подумать… ведь получается, что свобода целой страны умещается в куб со стороной в три с половиной километра. Как-то не очень и много.
Мерин расшевеливается и несет, как пух, легонького отличника. Я только улыбаюсь, слегка подлетываю на своем пластиковом седле, ибо люблю быструю езду. И какой д. россиянин не любит быстрой езды да по правилам? Его ли душе, стремящейся к свободе, к правам человека и к демократии, не сказать иногда: «я отвечаю за всех!» — его ли душе не любить ее? Ее ли не любить, когда в ней слышится что-то восторженно-чудное?
Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят километры, летят навстречу Бахтияры на облучках продуктовых кибиток, летит с обеих сторон город с пестрыми рядами трейлеров, с топорным стуком и бабьим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, — только небо над головою, да отсутствие туч, да склоняющееся солнце одни кажутся недвижны. Эх, мерин! Птица-мерин, кто тебя выдумал? Знать, у бойкого народа ты мог только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать километры и скважины, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да гвоздями снарядил и собрал тебя трудолюбивый расторопный Бахтияр. Не в китайских ботфортах наездник: калоши да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню — мерин вихрем, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге сопутствующий лыжник — и вон она понеслась, понеслась, понеслась!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух.
Не так ли и ты, Д.Россия, что бойкий необгонимый мерин несешься? Свободой лучится под тобою алюминиевая дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади.
Остановился пораженный свободным чудом Бахтияр: не молния ли это, сброшенная с неба? Что значит это наводящее сладость движение? И что за неведомая сила заключена в сем неведомом светом мерине? Эх, мерин, мерин, что за мерин! Вихрь ли сидит в твоей гриве? Чуткое ли ухо горит во всякой твоей жилке?
Заслышал с Шереметьево знакомый позывной, напряг медную грудь и, почти не тронув копытами алюминия, превратился в одну вытянутую линию, летящую по воздуху, и мчится весь вдохновенный свободой!.. Д.Россия, куда ж несешься ты? Дай ответ! К свободе — дает ответ. И к демократии. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, улыбаются ей приветливо и рукоподают ей другие народы и государства.
Я поднимаю голову к небу. Бесконечную синеву разрезает прямой белый след. Это летит в вышине надежный миротворческий истребитель НАТО. Мы с мерином летим вместе с ним. Я улыбаюсь. До чего же нам упростила жизнь демократия! Режим промывает мозги через телевизоры? В топку такие телевизоры! Агонизирует разложившася армия? В топку такую армию! Нас защитит миролюбивый блок НАТО. Не получается противостоять терроризму? В топку такое противостояние! Террористы — такие же люди, как мы. Страну пронизала коррупция? Без взятки не решить ни одного вопроса? Все решают деньги? В топку такие деньги! Гений победителя коррупции, члена-корреспондента Сатарова неоспорим: нет денег — нет и коррупции. А раз нет денег — то и нефть продавать не за что. В топку такую нефть! Отдать ее миролюбивому блоку НАТО за защиту вместо разложившийся армии. Отдали нефть — сразу выздоравливает экономика. Вместо тупого выкачивания из скважин — развитие высокотехнологичного химического производства с помощью цивилизованного западного инвестора. Все следует одно из другого и одно за другим. Свобода и демократия автоматически, сами собой, приводят к процветанию и благоденствию. Квартиры в Москве недоступны? В топку такие квартиры! Город превратился в каменные джунгли? В топку такие джунгли! Разобрать все каменные дома, а на освободившемся месте расставить персональные трейлеры. Прохудились коммуникации? В топку такие коммуникации! Воду принесут трудолюбивые Бахтияры. Помои вынесут тоже они. Заодно и с занятостью вопрос решился. Стало дорогим коммунистическое электричество? В топку такое электричество! Осветимся и батарейками. Испокон веков мечтала Д.Россия жить как Америка. И вот оно свершилось — живем. И припеваючи. Рукоподаю неумолимой логике исторического развития. Рукоподаю диалектике.
Вдали уже виден забор Шереметьево. Быстр мерин на алюминиевой дороге.
У огромных авиабазы ворот сидят на своих дровнях Бахтияры, на высоких вышках стоят с пулеметами натовцы. Здесь как нигде в другом месте видна разница между нашей начинающей демократией и демократией истинной, исторической, бескомпромиссной. Бахтияры что-то обсуждают, кричат «козлодаразина», а некоторые совершают намаз. Чего они ждут у дверей крупнейшей в Восточном полушарии мирной военной авиабазы имени батоно Саакашвили — трудно сказать. А вот с другой стороны, за высоким, убранным колючей проволокой забором, царит настоящая западная цивилизация. Никаких тебе калош, подков и меринов — одна только форменная одежда, автомобили «Шевроле» и пончики. Горячие, посыпанные пудрой, сочащиеся сахарным жаром пончики. Величайший из деликатесов на Земле. Там даже кофе, говорят, не нюхают, а пьют. Врать не стану — сам не видел. Но звучит как-то диковинно: пить кофе. Такая ж гадость… оно же ведь горькое!
Я приближаюсь к воротам. Бахтияры, завидев отличника, расступаются. Откуда-то голос с украинско-грузинским акцентом: «Хто тквэн? Ра гквиат?» [60]
— Свободин Роман, — отвечаю, осматриваясь, — Помощник министра свободы слова. По приглашению Любомирова.
Вижу на вышке мужчину в папахе и шароварах.
— Наїхали тут [61] … - ворчит мне мужчина все с тем же акцентом, и как бы нехотя растворяет автоматические ворота. Бахтияры ахают и рукоподают кто как может. Я медленно направляю мерина.
60
Кто вы? Как вас зовут? (укр. — гр.)
61
Понаехали тут (укр. — гр.)
Такое, наверное, можно было бы видеть, если войти в лифт на сто девятнадцатом этаже, а выйти из него на сто двадцатом. Но лифты Фридом Хауза поднимаются только до сто девятнадцатого, на сто двадцатый на лифте едут уже вниз со сто сорокового. А на сто сороковой прилетают только на вертолетах. Это очень мудрое и безопасное решение — если в Пентхауз врежется какой-нибудь захваченный тоталитаристами летательный аппарат, то ниже сто двадцатого этажа огонь распространяться не будет. И все свободные д. российские служащие останутся невредимы. «Проктэр энд Гэмбл», ты думаешь о нас. Ты видишь нас. Мы здесь. Рукоподаю предусмотрительости.
«С другой стороны, — думаю я — Если захваченный тоталитаристами летательный аппарат врежется в здание ниже сто двадцатого этажа, то огонь не будет распространяться наверх. И Пентхауз останется невредимым. Тогда получается, что „Проктэр энд Гэмбл“ думает о них. Об эффективных западных менеджерах с блестящим образованием. Он думает обо всех. Вопрос лишь в том, куда именно врежется захваченный тоталитаристами летательный аппарат…»
Мы здесь с мерином — стоим на самом краю огромного алюминиевого поля. Сзади за нами закрываются циклопические ворота, а спереди слышен какой-то шум. Ситуация напоминает мне сериал «Кинг-Конг live», который был очень популярен в телекомнатах минувшей осенью.