День поминовения
Шрифт:
Чайник со свистком, тишина в неожиданно опустевшей комнате, когда старуха вышла в кухню, желание встать и прикоснуться к этому лицу под стеклом в серебряной рамке, а потом лечь на диван и почувствовать себя здесь дома, хотя бы на часок-другой, голландский кофе, печенье «Мария» из жестяной банки, невыносимая ностальгия, странник, вернувшийся в свои настоящие границы, невозможное. И вопрос, который тоже невозможно задать: а что она рассказывала о нем, Артуре? В беседе на столь высоком дипломатическом
— Откуда вы знали, что я к вам приеду?
— Она не хотела, чтобы ваш приезд стал для меня неожиданностью.
Это не было ответом. Значит, он снова не более чем повиновался ее приказу. Значит, с ним вели игру. Верность идее, подумал он вдруг, вот точные слова, чтобы рписать выражение этих глаз. Если долго в них смотреть, то увидишь всю правду как она есть, но это вовсе не значит, что можно получить ответ на свой вопрос.
— Наверное, вы найдете ее в Испании.
Такого поворота событий он не ожидал. Но бабушка еще не договорила:
— Только я не уверена, что для вас это будет полезно.
Он сделал глотательное движение, не понимая, как отреагировать на ее слова. Ему вдруг стало ясно, что эта старуха знает о Рулофье и Томасе. Не знает их имен, но знает о них. У нее ведь тоже умерло двое близких.
В коридоре было темнее, чем в комнате. Она открыла дверь таким образом, что сама оказалась в тени, с улицы ее видно не было. На миг положила руку ему на плечо.
— Будьте очень осторожны. Может быть, с ней не все в порядке.
Может быть… но дверь уже снова закрылась. Вот, значит, главное, что бабушка должна была ему сказать. Ему надлежало уйти по этому брусчатому тротуару в направлении Испании. Дальний путь, он знал, что такое дальний путь. Даже если преодолеваешь расстояние очень быстро, это все равно дальний путь.
— Ты с ума сошел, — сказала Эрна.
Они стояли у ее окна, выходившего на канал.
— Ты же только что вернулся из Берлина, Японии и, где ты там еще был, из России, что ли…
— Из Эстонии. Но мы это уже проходили.
— Да-да. Такое впечатление, что за тобой гонится ведьма.
— Пожалуй, наоборот.
— Артур, почему ты не хочешь рассказать мне, в чем дело? Ведь мы с тобой старые друзья. Я спрашиваю не из любопытства.
Он рассказал. Выслушав его, она долго молчала. Он заметил, что деревья у канала уже покрылись листвой. Середина июня, время идет быстро. Фонари отбрасывали оранжевый свет. С воды донесся звук мотора, на носу катера горел фонарик. Суденышко выплыло из — под моста со стороны канала Рехюлирс-храхт. У руля стоял плечистый мужчина.
—
— Катер у него и так поет. Тук-тук-тук, ты замечательно надиктовала мне на автоответчик. Почему тебе хочется, чтобы он запел?
— Потому, что мне грустно после твоего рассказа.
Какое-то время они еще постояли у окна молча.
Он смотрел на нее. По-прежнему Вермер.
— Ты меня разглядываешь. Смотришь, как я старею.
— Ты не стареешь.
— Не ври.
Молчание. Звук катера стих за поворотом.
— Послушай, Артур.
Он не откликнулся.
— Если посчитать, то сколько всего часов ты видел эту женщину?
И чуть позже:
— Почему ты молчишь?
— Я считаю. Один световой день. Один долгий световой день.
Но это была неправда. На самом деле — годы, много лет, много долгих-долгих лет. Время — чепуха, Дали правильно это понял, вот и нарисовал свои тающие циферблаты. Чепуха, которая утекла прочь, но все равно осталась сидеть у тебя в костях.
— Зачем тебе так спешить?
— Откладывать уже нельзя.
Про себя он подумал: сейчас она скажет, что я уже стар для такого. Но она сказала совсем другое:
— Знаешь, Артур, эта женщина — плохая новость.
— Ты не имеешь права так говорить.
Эрна отступила на шаг.
— Ты первый раз в жизни повысил на меня голос. Я уж подумала, вот-вот ударишь. Ты бледный, как стенка.
— Я тебя в жизни не ударю. Но ты судишь о человеке, с которым не знакома.
— Я внимательно слушала тебя. И это не суждение.
— Так что же? Предсказание? Магическая женская интуиция?
— Перестань. Просто я за тебя беспокоюсь, вот и все.
— А тебе самой это не кажется нелепостью? Пусть я совершаю ошибку, но я же имею право ошибаться. И в любом случае я от этого не умру.
Эрна пожала плечами:
— Давай-ка чего-нибудь выпьем.
И потом:
— Когда ты уезжаешь? А рубашки тебе не надо постирать? Можешь положить у меня в машину. Ты же знаешь, я люблю гладить.
Он с трудом перевел дыхание.
— Я не хотел на тебя кричать. Но почему ты так сказала?
И он повторил ее слова с тем же выражением, в том же ритме: «Эта женщина — плохая новость».
Она заглянула ему в глаза, и сквозь ее лицо он увидел Рулофье. Господи, какая сентиментальная чушь, однако это так. Кто-то его предупреждает. Но кто?
— Ты слишком хороший рассказчик, — сказала Эрна, — вот и все. Эта женщина просто стояла у меня перед глазами, пока ты говорил, то есть… — Она не закончила фразу и добавила упавшим голосом: — Ладно, try your luck, попытай удачи. На чем ты поедешь?