День револьвера

Овца откинула копыта вскоре после полудня, когда до города оставалось еще верных три мили.

Совсем уж неожиданностью это для меня не стало — последние четверть часа она заметно сбавила темп, а под конец и вовсе начала пошатываться. Наверное, тогда и стоило слезть. Но я решил, что лучше будет поскорее добраться до городка, ну или хотя бы до места, где сыщется тень и вода, — и прогадал, как выяснилось. Теперь же мне предстояло не просто прогуляться по выжженной добела прерии, но и утащить на себе почти тридцать фунтов барахла.

Кое-как поднявшись, я выплюнул горсть песка, стряхнул втрое больше с куртки. Через силу глотнул из фляги противно-теплой воды — «патентованный» холодильный заговор протух два дня назад и от обещанной заклинателем свежести остался лишь горький привкус. Огляделся по сторонам — разумеется, ничего похожего на доброго волшебника или хотя бы почтовый дилижанс не обнаружилось. Равно как и армейского интенданта, живодера, некроманта, хотя обычно эта публика чует будущую падаль — и прибыль! — за полсотни миль. Даже стервятников не видать, что не может не радовать — для здешних обитателей эти пташки как рекламный щит дешевой обжираловки для мистера Янки!

Три мили. В голове мелькнула было малодушная мыслишка: зарыть седло где-нибудь под приметным кактусом. Но я отогнал её прочь — вместе с полудюжиной уже начавших слетаться мух. Глупо. Сто против одного, что выкопают еще до полуночи. Потерять же седло было бы еще обиднее, чем лошадь, — в конце концов, гнедая кляча стоила мне всего два доллара и полдайма, за седло же мексиканец предлагал все пятнадцать. Как-нибудь потом, когда отыграется…

Нет, седло я здесь не оставлю. Ни за что. Нет-нет-нет и еще раз нет. Я так решил, а я своему слову хозяин!

Этой решимости хватило ярдов на пятьсот. С каждым шагом под палящим солнцем она пропадала, словно пролитая на здешний песок вода. Еще через сотню шагов я понял, что вот-вот разделю участь Овцы.

А еще через несколько ярдов я остановился, чтобы в очередной раз поменять местами, в смысле, плечами, седло и дробовик — и первый раз в жизни увидел всамделишных диких гоблинов.

Их было четверо — зеленых, клыкастых и ярко размалеванных красным и синим на манер дешевой глиняной свистульки. Гоблины стояли на вершине холма и, то и дело прикладываясь к бутылкам, наблюдали, как их сегодняшний обед, пошатываясь от усталости, тащит к ним груду добычи. Плохо стояли — как я ни прикидывал, получалось, что картечным дуплетом смогу зацепить двоих, никак не больше.

— Эй, чего встал! — рявкнул самый здоровый гобл, стоявший чуть впереди остальных. — Давай-давай, иди-иди!

Голос у гоблина был исключительно мерзкий. А вид — еще гаже. Кроме бутылок — пива! гномского! проклятье, за бутылку холодного пива я бы сейчас душу в ломбард заложил! — мне особенно не понравились два револьвера, винтовка, сабля, пара томагавков, уйма метательных ножей, ну и динамитные шашки. Говоря проще, гобл вооружился до клыков. Впрочем, его приятели хоть и отставали от своего предводителя по части увешанности смертоубийственным металлом, но на звание «бродячий арсенал» тоже вполне тянули.

— Я п-постою.

Прозвучало не слишком внушительно. Говоря откровенно — жалко. Гоблины, видимо, пришли к такому же выводу и дружно загоготали.

— В полумиле за мной…

Получилось еще хуже, чем в прошлый раз — тихо и пискляво. Откашлявшись, я сплюнул и сделал еще одну попытку.

— В полумиле за мной лежит дохлая Овца. Если хотите пожрать — для вас будет самое то!

По крайней мере, удивить я их сумел.

— Овца? — удивленно повторил гоблин. — Маленькое, косматое, бе-е-е?

— Нет, большое подкованное иго-го.

У меня была слабая надежда, что хоть один из гоблинов заинтересуется этой животноводческой загадкой. Душещипательную же историю о бешеном гнедом двухлетке, на котором я продержался целых пять секунд, мамуле, строго-настрого запретившей мне после этого родео иметь дело с лошадьми, а также барышнике из Оркано… ну-у, минут на пять я бы точно сумел растянуть этот рассказ. Пять минут — срок немалый. При хорошем раскладе может появиться кавалерия из-за холмов, при так себе — удастся пожить лишние пять минут.

— А-а, лошадь! — догадался гоблин. — Лошатину мы любим, да. И…

Не договорив, он задумался — по крайней мере, я предположил, что у зеленошкурого подобную зверскую гримасу может вызвать либо мыслительный процесс, либо желудочные колики.

— Мы твоя убивать не будем! — объявил гобл.

— Че-е-его?!

— Мы твоя просто закоптим! Для сохранности, е-е-йо!

Судя по радостному оскалу, гоблин был ужасно горд рожденной им шуткой, и потому оглянулся на сотоварищей, явно рассчитывая на их горячее одобрение. Наверное, он бы его и получил секунды через полторы-две — именно столько, по моей прикидке, должно было уйти на переваривание сказанного в средней гоблинской башке.

Ну а мне этого времени хватило аккурат на то, чтобы направить в сторону гоблов дробовик, ударом ладони взвести курки — и пальнуть!

Отдача пребольно лягнула в плечо, стволы задрались в зенит. Затем кто-то большой и могучий с размаху врезал мне правым снизу в челюсть — так, что я кубарем полетел в кустарник за спиной.

Который, как и следовало ждать, был чертовски колюч. Растительный вампир, не иначе. Наверняка с восходом луны он расправляет листья, выкапывается из песка и принимается порхать над равниной в поисках жертвы.

Но пока еще в небе полыхало солнце. Только благодаря ему я сумел вырваться из цепких веток ценой всего лишь половины рукава. Дешево, можно сказать, отделался. Про гоблов же это не рискнул бы сказать даже самый закоренелый оптимист.

От первого гоблина сохранились только сапоги. Это было бы весьма кстати — верх моего левого ботинка уже давно дружил с подошвой лишь при помощи бечевки, а это кое-как терпимо верхом, но не при долгих пеших прогулках. На правом же дратва еще держалась, зато в самой подошве протерлась здоровенная дыра. В общем, не обувь, а трагедия в двух актах, и тут как раз — сапоги! Хорошие, добротные, с толстой подошвой и по виду как раз моего размера, но, к сожалению, с ногами прежнего хозяина внутри. При одной лишь мысли о выковыривании пары фунтов горелой гоблятины меня замутило так, что идею о смене обуви пришлось оставить.