День Шакала
Шрифт:
Итальянского он не знал, поэтому прибегнул к помощи клерков, и в конце концов выяснилось, что один из них немного говорит по-французски. Ковальски терпеливо объяснил, что хочет позвонить человеку, живущему в Марселе, но не знает номера телефона. Да, фамилия и адрес ему известны. Фамилия Гржибовски озадачила итальянца, и он попросил записать ее на листке бумаги. Ковальски выполнил его просьбу, но итальянец, не в силах поверить, что чья-то фамилия может начинаться с буквосочетания «Grzyb…», продиктовал ее телефонисту на станции международной связи, как «Crib…», подумав, что написанная Ковальски буква «Z»
Но, будучи человеком ответственным и, к тому же, имея дело с иностранцем, клерк еще раз повторил фамилию, чтобы убедиться, правильно ли он ее понял.
— Il n'existe pas, monsieur. Voyons: jay, air, e-e-e… [13]
— Non, jay, air, zed… [14] — прервал его Ковальски.
На лице клерка отразилось недоумение.
— Excusez moi, mousieur. Jay, air, zed? Jay, air, zed, eegree, bay?. [15]
13
Его не существует, месье. Посмотрим: жи, эр, и-и-и…
14
Нет, жи, ар, зед.
15
Извините, месье. Жи, эр, зэед? Жи, эр, зед, игрек, би?
— Oui, [16] — настаивал Ковальски. — G-R-Z-Y-B-O-W-S-K-I.
Итальянец пожал плечами и вновь потянулся к телефону. Десять минут спустя Ковальски получил номер Жожо, а через полчаса дозвонился до него. Помехи искажали голос бывшего легионера на другом конце провода, и он не сразу подтвердил плохие новости, которые принесло письмо Ковача. Да, он рад звонку Ковальски, он сам ищет его уже три месяца.
К сожалению, да, маленькая Сильвия заболела. Она худела, бледнела, и, когда доктор поставил диагноз, ее уже пришлось уложить в постель. Она в соседней комнате. Нет, они живут в другой квартире, большего размера. Что? Адрес? Жожо медленно продиктовал его, а Ковальски, с высунутым от напряжения языком, записал на листке бумаги.
16
Да.
— Сколько времени дают ей лекари? — проревел он в трубку.
Ему пришлось трижды повторить вопрос, прежде чем Жожо понял его смысл. Последовала долгая пауза.
— Алле? Алле?
— Неделю, может, две или три, — ответил, наконец, Жожо.
Не веря услышанному, Ковальски смотрел на трубку. Затем повесил ее на рычаг и вышел из кабинки. Расплатившись за телефонный разговор, он забрал почту, сложил ее в стальной ящик, прикованный к его левому запястью, защелкнул его на замок и вернулся в отель. Впервые за многие годы он не знал, как ему поступить и к кому обратиться за советом.
В своей квартире в Марселе, той самой, в которой он всегда и жил, Жожо опустил трубку, услышав гудки отбоя. Рядом сидели два агента Отдела противодействия с «кольтами» в руках. Один держал на мушке Жожо, второй — его жену.
— Мерзавцы, — прошипел Жожо. — Подонки.
— Он едет? — спросил корсиканец.
— Он не сказал. Просто повесил трубку, — ответил поляк.
Корсиканец сверлил его взглядом.
— Он должен приехать. Таков приказ.
— Ну, вы меня слышали. Я сказал все, что вы хотели. Должно быть, он потрясен известием. Он повесил трубку. Я не мог воспрепятствовать ему.
— Лучше ему приехать, для твоего же блага, Жожо, — повторил корсиканец.
— Он приедет, — вздохнул Жожо. — Если сможет, то приедет. Ради девочки.
— Хорошо. Будем считать, что задание ты выполнил.
— Если так, убирайтесь отсюда, — вскричал Жожо. — Оставьте нас.
Корсиканец встал с пистолетом в руке. Второй агент по-прежнему сидел, глядя на женщину.
— Мы уйдем, но вместе с вами. Нам не нужно, чтобы вы кому-то рассказывали о нашей встрече или перезвонили в Рим, не так ли, Жожо?
— Куда вы нас повезете?
— Устроим вас на отдых. В новом отеле в горах. Много солнца и свежего воздуха. Пойдет тебе на пользу, Жожо.
— Надолго?
— Вы пробудете там сколько потребуется.
Поляк посмотрел в окно, на живописную панораму переплетения улочек и рыбных рядов Старого порта.
— Сейчас разгар туристского сезона. Каждый день приходят полные поезда. В августе мы зарабатываем больше, чем за всю зиму. Вы разорите нас.
Корсиканец рассмеялся, словно Жожо отпустил забавную шутку.
— Думай о выгодах, а не о потерях, Жожо. В конце концов, ты делаешь это ради Франции, твоей новой родины.
Поляк развернулся к нему:
— Плевать я хотел на политику. Мне все равно, кто стоит у власти, а кто рвется к ней, круша все и вся. Но я встречался с такими, как вы. Всю жизнь мне приходилось иметь с ними дело. Вы служили бы и Гитлеру, и Муссолини, и ОАС, если б вас это устроило. Правители могут меняться, но такие подонки, как вы, остаются всегда, — он уже кричал и, хромая, двинулся на корсиканца, на черный глазок пистолетного дула.
— Жожо, — взвизгнула его жена. — Я прошу тебя… оставь его в покое.
Поляк остановился и взглянул на жену, словно только сейчас вспомнил о ее присутствии. Перевел взгляд с одного агента на второго. Они все смотрели на него, жена — умоляюще, корсиканцы — бесстрастно. Они привыкли к подобным вспышкам, которые едва ли могли что-то изменить. Старший из агентов кивнул в сторону спальни.
— Собирайтесь. Сначала ты, потом — жена.
— А как же Сильвия? Она придет из школы в четыре. И никого не застанет, — вмешалась женщина.
Корсиканец не спускал глаз с Жожо.
— Мы заберем ее по пути. Все уже обговорено. Директору сказали, что умирает бабушка и вся семья собирается у ее смертного одра. Ваш отъезд не вызовет подозрений. А теперь пошевеливайтесь.
Жожо пожал плечами, еще раз взглянул на жену и захромал в спальню. Корсиканец последовал за ним. Женщина осталась сидеть на софе, комкая в руках носовой платочек. Какое-то время спустя она подняла голову и посмотрела на второго агента, более молодого по возрасту.