День Шестой
Шрифт:
Дойдя до края стены, испанец развернулся, прижался к стене плотнее. За ним повернул и Никита. Я подвинулся, пропуская встречным курсом испанца, почти поравнялся с Никитой.
Каша заварилась неожиданно, я даже вздрогнул. Никита вдруг рванул правую клеванту, выводя крыло мне наперерез. Я шел по внешней стороне воображаемого овала, мне нужно было дойти до края стены и повернуть вслед за ним - при нормальном развитии событий, разумеется. Я не понимал, что он делает. мы неминуемо должны были столкнуться, через несколько секунд мы сидели бы в стропах друг у друга. Отвернуть налево я не мог - шансы на то, что мы прошли бы параллельными курсами, не зацепившись, были очень
И я довернул направо, в склон, расходясь с ним встречным курсом. Крылья столкнулись левыми консолями, чудом расцепились, теперь нужно было уворачиваться от стены, вставшей перед глазами. Я переложился, крыло встало "на нож", скальник пронесся под ногами.
После таких виражей с трудом удерживаемый запас высоты был потерян безвозвратно, я "сыпался" вниз, к кромке леса возле каменной осыпи, ругаясь на чем свет стоит.
Уже заходя на посадку, я увидел, куда так поспешно рванул Никита. К склону приближался легкий, невесть откуда взявшийся смерчик, верхушки деревьев колыхались едва заметным водоворотом. Уже с земли я видел, как крыло Никиты воткнулось в этот поток, его поддернуло вверх, сложило правую консоль - Никита качнулся в подвеске, отработал клевантой, удерживая давление. Он вывалился из потока с другой стороны, развернулся, вернулся обратно - и так, борясь со сложениями, набирал и набирал высоту.
За спиной зашуршала ткань - испанец посчитал мою посадку вынужденной (каковой она, впрочем, и была) и поспешил сесть рядом, чтобы помочь в случае чего. Он подбежал, похлопал меня по плечу:
– Are you o'key?*
– О'кей, о'кей...
– задрав голову в небо, я смотрел, как Никита уходит за хребет. Теперь у него было достаточно высоты.
С трудом верилось в то, что произошло минуту назад. Наверное, он мог спокойно пройти у меня за спиной и повернуть, куда нужно - с моей точки зрения, несколько секунд ничего бы не решили. Он, видимо, считал иначе почувствовав удачу, он прокатился по небу, словно летел на танке, расшвыривая все на своем пути, - и теперь скрылся за грядой, до конца использовав этот шанс...
После подбора я не пошел на регистрацию, отправился прямо в гостиницу. На душе было мерзко, хотелось остаться одному - и одновременно хотелось позвонить кому-нибудь, просто поговорить ни о чем.
Никита нашел меня в баре. Я в одиночку наливался здешним пойлом, к моменту его появления мне было уже относительно неплохо. Он присел рядом на краешек, словно опасаясь, что его прогонят, поставил на стойку бутылку темного стекла. Не знаю, где он раздобыл "Отборный", здесь его явно не продавали. Бармен осуждающе покосился на бутылку, но смолчал - русские, для них закон не писан, приносят в бар свою выпивку, никакого уважения к заведению, дикари...
– Извини, старик, неловко получилось, ты же все понимаешь...
– слова давались Никите с трудом, он нервно потирал руки.
Я поднял голову и посмотрел ему в лицо. Он не снял очков; терпеть не могу разговаривать с человеком, не видя его глаз. Когда пытаешься разглядеть глаза собеседника сквозь очки, у самого глаза становятся заискивающими - как у собаки, которая, виляя хвостом, тщетно пытается поймать взгляд хозяина.
Я очень хотел заглянуть ему в глаза, но видел только радужный блеск пижонских "Юви" - и почему пилоты выбирают именно эти очки? Ощущение, словно я стою в простой холщовой рубахе напротив воина, закованного в броню и насмешливо разглядывающего меня сквозь забрало, доконало окончательно. Я пожал плечами, сдерживая
Никита откупорил бутылку, достал из кармана пару стопок, налил по полной. Можно было с ума сойти от его предусмотрительности - притащить с собой в бар и выпивку, и посуду. Я бы не удивился, если бы он начал выкладывать закуски - ну там икорку или балычок. Коньяк опять же нездешний, мой любимый - уж не из Москвы ли он его привез? Видимо, не рассчитывал найти меня здесь, хотел угостить в номере, но деваться было некуда.
– Вздрогнем?
– он пододвинул стопку поближе ко мне, взял свою и, натужно улыбаясь, протянул мне руку ладонью вверх.
Я не подал ему руки.
Просто сидел и смотрел на его ладонь.
Отчего-то подумалось: а в Москве сейчас самое начало осени, в городе она всегда наступает раньше... Солнце раздает остатки тепла, листья засыпают бульвары, и дворники лениво сметают их в бронзовые кучи. Пацанами мы часто закапывались в листья; если собрать кучу побольше, можно было зарыться с головой и лежать, закрыв глаза. Листья сочились тревожным запахом уходящего лета, и было грустно - возможно, впервые в детстве было по-настоящему грустно... Интересно, теперешние мальчишки валяются в листьях?
Крикливые тетки возле метро уже продают подмосковные яблоки - не такие красивые, как заморские, зато крепкие, зеленые в красных штрихах, словно оставленных карандашом. С кислинкой. Это вам не ананасы какие-нибудь, у яблок настоящий запах... Хотелось набрать их полные карманы, улечься на толстую перину из листьев, грызть яблоки и бездумно смотреть в небо, провожая взглядом облака сквозь голые ветки деревьев... где-нибудь на бульваре...
Вместо этого я сидел и смотрел на протянутую руку этого парня, который пришел за отпущением грехов, а сам втайне праздновал победу, моя индульгенция была ему нужна как собаке пятая нога.
Прошло несколько тягучих секунд. Видя, что я не шевелюсь, Никита медленно опустил руку, резиновая улыбка сползла с лица. Он поднялся, неловко повернувшись, едва не уронил стул и пошел к выходу с высоко поднятой головой - никем не осужденный победитель...
...Ожил молчавший до того приборчик на колене, сначала робко пискнув, а затем заполняя небеса веселой трелью. Все было понятно и так - крыло беспокойно шевельнулось над головой, зацепив краем восходящий поток, и я довернул к ядру термика. Сказался перерыв - я проспал момент и вывалился из потока с другой стороны. Ничего, сейчас справлюсь... Поток оказался широким и на удивление спокойным, и скоро мы вышли высоко над гребнем. Взгляду открылась лежащая за хребтом долина, залитая солнцем. Так безумно красиво земля может выглядеть только с высоты, мы постоянно живем на плоскости и по плоскости перемещаемся, смотрим только себе под ноги, несчастные существа, слепые, как новорожденные котята...
Внутри шевельнулось странное чувство одиночества - не того одиночества, которое испытывает житель большого города даже в метро, не безысходного одиночества заключенного, но сладкого, упоительного одиночества маленького человечка, вдруг оказавшегося наедине с целой планетой...
Я и сам не заметил, как отмахал маршрут. На посадку заходил оглядываясь, пару раз проверял координаты: точка вроде та, а на финише никого и нет...
Потом оказалось, что я "привез" далеко не худший результат. Фарид, которому я, оказывается, показал хвост, ругался на чем свет стоит. Кто-то приставал с расспросами, кто-то поглядывал завистливо. Мне, впрочем, было все равно - я летел не за этим, я просто искал свое место в небе, а не на пьедестале. И кажется, мое место осталось моим.