День святого Жди-не-Жди
Шрифт:
Но посетитель не испугался Ипполита и снова ухнул:
— У-у-ух!
— Однако, — сказал Ипполит, — она того года… прошлого года, когда Бонжан выиграл Триумфальный Приз Весенника.
Все встали. Все смотрели на типа, который ухал. Никто никогда не узнает его имени. Он просто исчезнет из легенды. Ему не дадут силлабо-алфавитной метки. Несмотря на это, он все равно продолжал ухать свое у-у-ух, и все смотрели на него, и Ипполит выглядел очень недовольным, ибо относительно качества товара претендовал на репутацию хорошую и даже лучшую.
Так вот, персонаж,
— У-у-ух!
И поднял руку и ткнул пальцем в чтойтам на небе.
Все задрали головы.
И увидели на совершенно голубом небе
облако
маленькое облако
совсем маленькое облачко
совсем крохотное, но чуть темноватое.
И все те, кто его видел, тоже ухнули у-у-ух.
И все бросились на улицу.
И все люди на улице тоже ухнули у-у-ух.
Даже Дюсушель ухнул у-у-ух.
В нескольких сидерических шагах от первого облака показалось второе, такое же маленькое и такое же темное. Оно было слева. Через две секунды обнаружилось третье, такое же маленькое и такое же темное, но на этот раз уже справа. А потом вдруг их появилось в два раза больше, то есть шесть сразу, растянутых с запада на восток.
Никто больше не ухал. Когда их стало двенадцать, в том числе несколько более темных, тут уж не до междометных самовыражений. Облака, это были настоящие облака, а полдень приближался, полдень приближался! И вот их стало уже двадцать четыре. И вот их стало уже сорок восемь. И вот их стало уже девяносто шесть. И вот их стало уже сто девяносто два, в том числе одно черновато-тучное. И потом, чуть позже, их стало триста восемьдесят четыре. А потом три на два в восьмой степени. А потом их стало меньше, патамушто тучи начали соединяться, слипаться и совокупляться. Небесный майонез бродил и серел, фиолетовел и тяжелел. Территория, подведомственная родимогородскому очистительному прибору, оказалась замызганной тучами от горизонта до горизонта, и с первым ударом курантов ливануло так, словно ударило коровьей струей.
Тщетно тужился Сахул. Избыточная вода размочила пузырь, и не было никакой надежды, что он лопнет. Штобсдел тихонько злорадствовал. Дюсушель живо любопытствовал. Остальные ощущали себя совершенно мокрыми. Пробил двенадцатый удар курантов, никакого сигнала, люди тупо стояли и не знали, что делать; никакой посудобойни. Кто-то робко расколол блюдце. И все.
— Дождь, — заметил Зострил, отфыркиваясь.
— Да уж, вот это действительно изменение, — горько заключил Капюстёр.
— Ну и ну, — сказал Сенперт, пытаясь проследовать траекторию капли, обособленной на большой высоте.
Взгляд жестянщика проводил каплю до лужи и вновь вознесся к небу и его дискретным зигзагам.
— Вы промокнете, — невозмутимо заключил Дюсушель.
Он в легенды не верил и поэтому привез в Родимый Город плащ.
— Он вас предупреждал, — прошептал Зострил.
— Да, — сказал Дюсушель. — Он выбросил его на свалку.
— На что же надеялся Сахул? — спросил Сенперт.
— Непонятно, — сказал Капюстёр.
— А самого мэра при этом не было, — заметил Зострил.
Перед аквариумами и банками, заполняющимися водой при полном безрыбьи, ни мэра, ни Пьера.
— И в самом деле, — сказал Капюстёр, — его там нет.
— И в самом деле, — сказал Сенперт, — его там нет.
И все сказали: а ведь и в самом деле, добавив:
— Его там нет.
Все повернулись к мэрии. И тут всем на глаза, которые с полудня и до сих пор впитывали исключительно влажные образы, попалась статуя, и все заахали ах, ах, ах, так как статуя таяла.
Дюсушель, также зачарованный местным божеством, увлеченно следил за процессом таяния. Минеральный слой уже не был панцирем, он вдруг перестал быть, и тут наружу вывалился интенсивно загнивающий труп.
Люди вскричали.
Заметили Пьера, который из окна своей резиденции взирал на таяние легенд.
Люди взвыли.
Хотя вода падала им прям-таки в рот, они его все равно разевали. Им это не мешало.
Набонид лежал маленький, на смехотворном постаменте, по-прежнему изрядно мертвый, хотя без корки отныне и зеленоватый чересчур. Несколько человек подошли к нему, а затем, проявив мужество, бросили его на носилки и понесли к мэрии. За ними пошли и остальные.
За ними пошел и Дюсушель.
У дверей образовалась давка, но знатные лица все-таки прошли первыми, а то как же. Увлекаемый потоком Дюсушель оказался в кабинете Пьера. Там находились Лё Бестолкуй, Зострил, Сенперт, Капюстёр. И ошарашенный Сахул.
Все безмолвно смотрели друг на друга.
— Ну вот, — сказал Пьер, — как видите, дождь.
— Видим, видим, — ответили, морщась, остальные.
Дверь осталась открытой. Толпа, застыв на пороге, томилась. Она расступилась, чтобы освободить проход носильщикам. Те вошли, положили тело Набонида посреди комнаты, затем почтительно отошли и смешались с общей массой.
— Ну? — спросил Пьер.
— Теперь он сгниет, — ответил Зострил.
— Один миф уже лопнул, — заметил Дюсушель.
— Ах, это вы! — воскликнул Лё Бестолкуй и злобно напыжился.
— Этот господин здесь ни при чем, — объявил Пьер. — Это моя идея.
— Все равно, — возразил Сенперт, — если бы вы не съездили в Чужеземный Город, эта идея у вас бы не возникла.
Широким жестом руки Капюстёр указал на что-то за окном.
— А ваши аквариумы и банки, — спросил он, — вы думаете, они наполнились рыбами? Нет.
— Пока еще нет, — ответил Пьер.
— Вздор, — произнес Лё Бестолкуй.
— Что?
Пьер нахмурил бровь.
— Я что, уже не мэр?
— Когда дождь, то уже нет, — сказал Лё Бестолкуй. — Когда дождь, мэра меняют. Таков обычай.
Дюсушель вынул из кармана блокнот, чтобы записать этот узус, так как переведатель наверняка знал толк в обычаях.
— Это правда? — спросил Пьер у остальных.
Три знатных лица кивнули, в смысле да, а толпа подтвердила тихим ропотом.
— Значит, я должен отречься?