Дэн Сяопин
Шрифт:
Председатель, однако, оставил слова Дэна без внимания, поручив своему секретарю Чэнь Бода вместе с работниками агентства Синьхуа и отдела пропаганды ЦК подготовить передовую статью, посвященную вопросу о культе личности в СССР. К 5 апреля она была закончена и в тот же день опубликована в «Жэньминь жибао». Отредактировал ее сам Мао, которому помогли некоторые другие члены руководства, в том числе Дэн 142. Передовица предназначалась широкой общественности, а следовательно, не содержала чрезмерной критики бывшего коммунистического идола даже в вопросах китайской революции. Лидеры Компартии Китая и прежде всего сам Мао не хотели, чтобы кто-либо под антисталинским знаменем выступил против их собственной диктатуры. Позже, 28 апреля, на расширенном заседании Политбюро Мао Цзэдун признает: «О плохом, что сделал[и] Сталин и III Интернационал… мы не собираемся рассказывать… массам в газетах (если в такой статье написать хотя бы одну фразу, то и она „возбудит нездоровый интерес“)» 143. Как
После этого, 25 апреля, Мао выступил на новом расширенном заседании Политбюро с речью «О десяти важнейших взаимоотношениях», ознаменовавшей важнейший поворот во всем его мировоззрении и отразившей новую атмосферу раскрепощения сознания, начавшую складываться в китайской компартии. Впервые Председатель открыто призвал идти к светлому будущему более коротким путем — по принципу «больше, быстрее, лучше и экономнее», нежели в СССР, — хотя и не представил детальную программу строительства социализма китайского типа 144.
Идеи Председателя, однако, показались многим китайским лидерам, в том числе Лю Шаоци, Чжоу Эньлаю и Чэнь Юню, авантюрными. В то время они были заняты подготовкой второго пятилетнего плана, и левацкие идеи Мао не были ими восприняты. Не осознал революционного значения речи Мао и Дэн.
Мао обиделся. «Оказалось, что у меня происходит головокружение от успехов, что я допускаю „слепое забегание вперед“», — саркастически сказал он. И в конце лета объявил «сотоварищам», что собирается оставить пост Председателя Китайской Народной Республики по «состоянию здоровья», сохранив за собой только должность Председателя ЦК компартии 145.
Между тем приближалось главное событие 1956 года: VIII Всекитайский съезд Коммунистической партии. На этом форуме Лю Шаоци по предложению Мао, сделанному еще в марте 1955 года, должен был выступить с политическим докладом о работе ЦК, Дэн Сяопин — с докладом об изменениях в уставе партии, а Чжоу — с докладом о втором пятилетнем плане. Сам Мао ни с какой крупной речью выступать больше не собирался, в чем, собственно, не было ничего особенного: Сталин тоже на XIX съезде в основном отмалчивался, поручив сделать главный доклад секретарю ЦК Георгию Максимилиановичу Маленкову. Но так же, как Сталин, Мао, понятно, внимательно знакомился с многочисленными проектами всех документов съезда [55] .
55
Эти документы готовила группа лиц. Еще в мае 1955 года Дэн представил Мао списки двух комиссий: одну — по докладу Лю (Дэн был ее членом), другую — по уставу (Дэн ее возглавил). Существовала и комиссия по докладу Чжоу. Но работу всех комиссий курировал Мао.
Казалось, он остался ими доволен, но это была лишь видимость. Он просто умело скрывал свои мысли и, не особенно сдерживая соратников, испытывал их, лелея свою все более обострявшуюся подозрительность. «Ну, давайте, раскрывайте карты», — будто говорил он им.
И те попали в западню. Даже Дэн совершил ряд промахов. В частности, исключил из устава партии и из собственного доклада об изменениях в уставе термин «идеи Мао Цзэдуна». Это произошло уже во время съезда, на одном из заседаний Политбюро, прямо накануне его выступления. До того во всех многочисленных вариантах устава и доклада указание на «идеи Мао Цзэдуна» как идеологическую основу Компартии Китая сохранялось 146. А тут вдруг старый вояка Пэн Дэхуай, явно под влиянием осуждения культа личности в Советском Союзе, взял да и предложил «вычеркнуть» их из устава. С ним сразу же согласился Лю Шаоци 147. Дэн тоже не стал возражать: скорее всего потому, что Мао в тот момент не выразил неудовольствия 148. К тому же Дэн знал, что начиная с конца 1940-х Председатель неоднократно демонстрировал нежелание выпячивать этот термин. Так, в январе 1949-го он сам удалил его из устава Новодемократического союза молодежи Китая (бывшего Коммунистического союза молодежи Китая), заменив на «идеи о соединении теории марксизма-ленинизма с практикой китайской революции». Устранял он этот термин и из некоторых других документов, в том числе из нового издания третьего тома собственных «Избранных произведений», увидевшего свет в апреле 1953 года 149. Из устава партии, однако, он «вычеркивать» свои идеи не предлагал, так что не понятно, почему такой опытный аппаратчик, как Дэн, вовремя не сориентировался. Но факт остается фактом. Дэн совершил ошибку. И Мао, как показало будущее, запомнил это. (В ноябре 1967 года Председатель поделится с некоторыми тогдашними ближайшими соратниками обидами на Дэна и Лю Шаоци, якобы проигнорировавшими его мнение во время VIII съезда партии 150.)
А в уставе между тем вместо положения о том, что «Коммунистическая партия Китая во всей своей работе руководствуется учением, которое объединяет теорию марксизма-ленинизма с практикой китайской революции — идеями Мао Цзэдуна», записали: «Коммунистическая партия Китая в своей деятельности руководствуется марксизмом-ленинизмом» 151.
Оправдания Дэна были, конечно, убоги: ведь в любом случае именно он нес ответственность за доклад, в котором, кстати, содержались и ласкающие слух Мао моменты. В частности, тезис, выдвигавшийся Дэном ранее, о том, что в борьбе с культом личности в Компартии Китая большую роль якобы играет сам Мао Цзэдун. Более того, Дэн заявлял, что «марксизм никогда не отрицал роли выдающейся личности в истории» и что вообще-то «любовь к вождям является выражением любви к интересам партии, класса и народа, а не обожествлением личности» 154. Иными словами, давал понять, что любовь к Председателю — дело хорошее и полезное для социализма.
Ну с этим, конечно, Мао не мог не согласиться. Его отношение к Дэну, хотя и несколько затуманенное подозрительностью и обидой на то, что тот не проник в суть его речи «О десяти важнейших взаимоотношениях» и к тому же легко согласился удалить «идеи Мао Цзэдуна», в целом оставалось неплохим. Именно по его, Мао, предложению съезд избрал Дэна Генеральным секретарем Центрального комитета. Этот пост, упраздненный, кстати, на VII съезде, имел гораздо больший вес, чем должность заведующего Секретариатом, так как генсек должен был выполнять не только руководящие партийно-организационные функции, но и играть важную роль в принятии политических решений. Подразумевалось, что он войдет в узкую элиту партийного руководства: во вновь образуемый Постоянный комитет Политбюро. «Я думаю, что Дэн Сяопин человек довольно честный, — заявил Мао. — Он похож на меня. Не то чтобы у него совсем нет недостатков, но он довольно честный. У него есть некоторые способности, и он может более или менее неплохо делать дела. Вы считаете, что он хорош во всем? Нет, он такой же, как я. Он совершает ошибки во многих вопросах, и немало его суждений неправильны. Но он выделяется на общем фоне и может вести дела. Он довольно аккуратный, довольно честный и добрый человек. Люди его не слишком боятся. Я сегодня его немного расхваливаю… Я думаю, что он подходит [для этой работы]. Достоин он или нет, решат все, но я считаю, что он более или менее достоин. Недовольные им люди тоже есть, так же, как и недовольные мною. [Да], некоторые мною недовольны, я такой человек, что многим принес вред. Но сегодня эти люди избирают меня, так как ставят общие интересы выше личных. Вы скажете, что Дэн Сяопин никому не принес вреда? Не верю. Но, говоря в целом, этот человек достойный, довольно добрый, решает вопросы более или менее справедливо и к своим ошибкам относится строго… Он прошел испытание внутрипартийной борьбой» 155.
Вряд ли стоить говорить, что Дэн был рад своему возвышению, хотя и скромно отказывался во время выдвижения: «Не достоин, недостоин, нет, не могу, сердце замирает» 156. Но иначе он поступить не мог: такова была древняя китайская традиция. Принимать назначение сразу считалось нескромным.
В результате Дэн почти единогласно был избран членом Центрального комитета, уступив по числу поданных за него голосов только Мао, Лю Шаоци и старому члену партии Линь Боцюю. После этого на 1-м пленуме ЦК, 28 сентября, его сделали членом Политбюро и генсеком. Вошел он и в Постоянный комитет Политбюро, став шестым по рангу лицом в партийной иерархии — после Мао, Лю Шаоци, Чжоу Эньлая, Чжу Дэ и Чэнь Юня (последние четверо стали заместителями Председателя).
Теперь он был уже не в тени Мао. Он встал рядом с «великим кормчим». Но быть равным Председателю ему не полагалось по-прежнему. Тоталитарная власть подразумевала диктатуру единственного и неоспоримого вождя.
«ГЛАВНАЯ РАСТУЩАЯ СИЛА»
Став Генеральным секретарем, Дэн вместе с семьей обосновался в одном из элитных подворий Чжуннаньхая Ханьсюсюань (Павильон, где таится красота), за высокими стенами, отделяющими элиту партии от народа. Располагался этот дом недалеко от зала торжественных заседаний ЦК и правительства Хуайжэньтан (Павильон преисполненных гуманности) и был выстроен в традиционном стиле «сыхэюань» с внутренним квадратным двориком и одноэтажными постройками по периметру. Предоставил его Дэну заведующий канцелярией ЦК знакомый нам Ян Шанкунь, 48-летний ветеран китайской компартии, с которым Дэн был знаком с ноября 1926 года, с тех пор, как Ян под псевдонимом Салтыков стал учиться в Москве, в Университете им. Сунь Ятсена. В январе 1927-го, правда, их пути разошлись, но в 1933-м в Центральном советском районе, где Ян Шанкунь занимался партийной пропагандой, пересеклись вновь. После этого, в начальный период антияпонской войны, Дэн активно сотрудничал с Ян Шанкунем, в то время секретарем Северо-Китайского бюро ЦК, то есть своим непосредственным партийным начальником. «Между нашей семьей и семьей Ян Шанкуня издавна существовали очень тесные отношения», — вспоминает дочь Дэна Маомао 157.