День вампира (сборник)
Шрифт:
Правда, скотину перепугали – беготней и оглушительным матом в процессе теста, – но коровы быстро успокоились, а за ними и овцы кое-как притихли.
С испытательным прыжком здорово угадали – Лузгин сразу заметил, как переменилось в настрое ополчение. К мужикам пришла спокойная уверенность, которой не хватало раньше. Они придумали, как поймать страшного, опасного зверя. А если ты кого в состоянии поймать, значит, не столь уж он страшен и опасен.
Ловушку вновь натянули, уже до того сноровисто, будто всегда с ней работали. У Лузгина эта сосредоточенная, деловитая спешка наложилась на предыдущие жизненные наблюдения, и он утвердился в печальном выводе: Россия
Он не выдержал и сказал Вите:
– Эх, если бы в этой стране все с такой охотой трудились…
– На всех зверей не напасешься, – отмахнулся Витя.
– А за бабки слабо?
– За бабки скучно. Мы народ морально-нравственный, нам идею подавай. Ты, что ли, за одни бабки работаешь?
– Могу еще за бухло.
– Да не п… ди! – натурально обиделся Витя. – Я же тебя с детства знавши. Понял? То-то!
– Ладно, я пошутил, – признался Лузгин. – Хотя…
– Кабель там продерни! – скомандовал Витя. – Ага, есть. Теперь сюда бухту тащи. Помаленьку трави… И чего «хотя»? Смотрю я, херово тебе, парень. К Маринке-то вернуться думаешь или уже того, насовсем?
– На самом деле мне хорошо, – сказал Лузгин, медленно вытягивая из бухты тяжелый черный провод. – Потом, наверное, будет херово, а сейчас хорошо. Вернуться… Она уверена, что да. А я пока ни в чем не уверен. Жить хочу. Просто жить. Успеть нечто особенное сделать, пока силы есть. Без оглядки на то, что обо мне думают и чего от меня хотят. Кажется, именно это называется кризис среднего возраста. Черт побери, у родителей он наступал в сорок, а то и позже. А у моего поколения гораздо больше возможностей чего-то достичь, реализоваться, вот мы и начинаем фигней мучиться в тридцать с небольшим. Красиво, радостно мучиться. Ходил на встречу сокурсников, все жалуются, до чего им плохо. Сплошь начальники, хозяева, попадаются известные люди, настоящие знаменитости – и всем нехорошо. Потом один в меня пальцем ткнул – а вот у этого, говорит, вообще нет кризиса среднего возраста. Ка-ак я начал тельняшку рвать – мол, у кого нет кризиса?! Да у меня такой кризис, прямо такой кризис, хоть ложись и помирай!..
– Ы-ы, – протянул Витя, изображая глубокое понимание.
Подошел Муромский и спросил:
– Ну?
– Да вот, Андрюху на философию потянувши.
– Хер с ним, с Андрюхой! Ну?
– Спокойно, даю свет.
Витя перебросил рубильник, и слабенькое дежурное освещение потонуло в ярком блеске мощных ламп. Раздались одобрительные крики.
– Можем же, когда хочем, – сказал Муромский удовлетворенно. – Эх, если бы в этой стране все с такой силой вкалывали!
– На всех зверей не напасешься… – машинально ответил Витя и прыснул: – Да хоть работай, хоть сачкуй… Чего вкалывать, если никто лампы и кабель загодя не припрятавши?
– Тебе зачтется, – пообещал Муромский. – Эй, народ! Разошлись по номерам! Дедушка, проследи! Курим по сигарете и сидим, ждем. Готовы? Витя, отбой.
Иллюминация погасла, и Лузгин моментально ослеп от навалившейся темноты. Витю и Муромского он не столько видел, сколько ощущал. Это должно было пройти, но первым впечатлением стала полная беспомощность.
– Ну что, забьем кабанчика? – сказал рядом Муромский.
– А? – Лузгин обрадовался живому голосу и хотел услышать еще.
– Купила бабка порося. Кормила, растила, вымахал здоровенный хряк. А бабка-то старая. Выходит на улицу, глядит – трое поддатых мужиков идут. Она им – сынки, помогите, забейте кабанчика. Я, типа, не обижу. Те – бабка, давай полбанки авансом. Ну, бабка налила. Мужики приняли на грудь, и в сарай к хряку. И начинается там светопреставление: вопли, удары, визг свинячий, аж сарай трясется. Потом стихло все, мужики выходят, потные, довольные… Бабка – что, забили? А те ей – ну, мамаша, забить-то, конечно, не забили, но п… ды дали капитально!
Лузгин рассмеялся от души, немного даже чересчур.
– Ладно, я пошел, – сказал Муромский. – Задачу свою знаете. И ты, Андрей, когда начнется, умоляю, вплотную не лезь. Твое дело смотреть. Раз уж ты эту херню выдумал…
– Чего я-то? – буркнул польщенный Лузгин. Он помнил за Муромским нехорошую манеру – присваивать чужие идеи. И если уж зашишевский бугор отметил его авторство…
Громадная фигура растаяла в темноте, стало неуютно, и тут же пришла мысль совсем противоположная – Муромский просто сомневается в успехе предприятия. Вот и напомнил, кому в случае неудачи работать козлом отпущения.
– А покурить-то надо, пока можно, – сказал Витя. – Покуривши – оно веселее. Не как выпимши, конечно, но все же, все же… Все же.
Витя перешел на едва слышный шепот. Лузгин насторожился.
– Все же курить лучше после… – услышал он.
Раздался характерный выдох. Забулькало. Еще один выдох, протяжный, немного сдавленный, но ощутимо расслабленный. Пахнуло сивухой.
– На.
– Ох. Ладно, давай.
Самогон у Вити как был всегда тошнотворный, так и остался. Но внутрь проскочил и назад не запросился.
– Вот теперь закурим.
Лузгина хватило лишь на то, чтобы утвердительно хмыкнуть. Говорить он не мог.
Тем не менее уже через минуту говорить захотелось. Очень. Вообще стало, как Витя и обещал, веселее. «Кажется, организму уже все равно, что пить, – подумал Лузгин. – Деградирую. Если охота затянется на неделю-другую, я, наверное, обрасту шерстью. Почему местные до сих пор не обросли шерстью? Это же удобнее. В баньке попарился, заодно и постирался. У Вити в сортире я видел стакан. Витя там с утра пивом лечился, без отрыва от дырки. Правильно, зачем далеко ходить?»
При воспоминании о сортире вдруг туда и потянуло. Неожиданно резко. За Витиным самогоном Лузгин такого побочного эффекта не помнил и озадачился.
«Выйти, что ли, пока не поздно? Да вроде терпимо. Вероятно, это у меня нервное. Медвежья болезнь в начальной стадии. Тело намекает: пора бы успокоиться. Ой, пора. Неспроста я перед Витей про кризис распинался. Странная вышла болтовня… Сдержанная мужская истерика. А ну-ка, подумаем о чем-нибудь абстрактном…»
В селе залаяли собаки.
– Началось, – сказал издали Муромский. – Ну, теперь… Вы поняли.
Прислушиваясь к шевелению в кишечнике, Лузгин поднял глаза и сквозь неплотный полог сети заметил несколько ярких звезд. «Однажды на месте Полярной окажется Вега. Увидит ли ее кто-нибудь с Земли? Почему я не верю, что увидит? И почему так мучительно хочется, чтобы это все же случилось? Может, это просто еще одно тщеславное желание личной реализации? Ведь если человечество погибнет, мой труд пропадет зря. То, что я успел сделать, – малюсенькая крупинка в общем здании, но она все же присутствует, и я хочу, чтобы она… была. Хотя бы поддерживала другие крупинки. Уже достаточно. Живите, люди. Всякие-разные, умные и глупые, красивые и не очень, белые и черные – живите. Пока вы есть на свете, я не умер. Я же столько работал для вас! Рассказывал, какие вы есть на самом деле. Иногда делал вам приятно, но чаще больно. Не со зла, а чтобы вы менялись к лучшему. Пусть не всегда у меня получалось, да и не очень важно это, главное – живите. Хотя бы какие есть».