День впереди, день позади
Шрифт:
Ксеня колотила по батарее отопления какой-то железякой, думаю, что молотком, и еще думаю, что лежал он у нее, наверное, под подушкой, не иначе, потому что грохот этот в ночной тиши возникал так внезапно, что я вздрагивал, и тут же слышал, как вскакивает Вера и с пронзительным «о-о-о!» летит к разбуженному грохотом Мишке.
Он плачет. Жена злится. Я подхожу к ним и, вспомнив о недавно вычитанной в книжке аутогенной тренировке, приказываю себе: «Спокойно… спокойно… спокойно…» Закрываю глаза, глубоко вдыхаю воздух, пытаюсь подавить раздражение, начинаю сонным голосом мурлыкать что-то заунывно протяжное, чтобы
А Вера мчит на кухню, к аптечке, стучит пузырками, шуршит упаковкой таблеток.
«Какие мы все нервные, просто спасу нет!» — думаю я сначала про соседей, потом про жену, а потом и про работу — там, конечно, не стучат по батареям, но, когда заводишь с начальством речь о жилье, сердце после этого прыгает тоже очень долго.
Кое-как успокоив сына, я ложусь в постель, закидываю руки за голову и впиваюсь глазами в светлое пятно на потолке. Жду жену, чтобы сказать ей: сын не виноват, что на свете полно дураков. Собираюсь сказать ей это спокойно и, если понадобится, двумя-тремя емкими фразами втолковать: неразумно настроение семьи ставить в зависимость от внешних раздражителей; ведь что же получится — меня отчитает на работе начальник, а я приду и наору на них с Мишкой? Глупо… Но предугадываю Верину реакцию: пошлет к черту! Снова раздражаюсь. И опять призываю себя к спокойствию.
Вера возвращается с кухни, громко топая по полу голыми пятками. Шаги ее набатно ухают в ночной квартире. Я вдавливаюсь в постель, жду, что Ксения ответит на этот Веркин вызов и ночная дуэль не кончится до утра.
Одно время я не на шутку боялся, что Вера, как и Ксеня, будет класть под подушку молоток, и спрятал его от греха подальше. Но, славу богу, у жены хватило ума не копировать глупость. Зато не хватало на другое. Бросившись в постель, она втыкала локоть в подушку, приподымалась воинственно и мстительно отчитывала меня за мою мягкотелость, за мой рыбий характер, потому что его не хватает даже на то, чтобы поставить на место нахалку с нижнего этажа.
— О том, что ты добьешься когда-нибудь собственной квартиры, я уж и мечтать перестала! — доканывала меня жена.
Я злился, но, пропустив мимо ушей убийственную реплику о собственной квартире и кое-как сдерживаясь, пытался все-таки доказывать: нельзя опускаться!
— Это же больной человек, разве не ясно? — говорил я, надеясь, что обойдется без ссоры.
— Не я-яс-но! — передразнивала Вера и, качая головой, выдыхала: — Да ско-лько можно тер-петь?!
Тогда я приставлял к ее лбу, как пистолет, указательный палец, слегка отодвигал ее голову и говорил назидательно:
— Не ши-пи!
— Идиот! — звучно шлепала она по моей руке.
Устав от бесполезных слов, я замолкал. Постепенно остывала и Вера. Но всегда, уже засыпая, я слышал ее ворчание.
Впрочем, все это началось потом, когда мы прожили на этой квартире недели две-три. А сперва жилье нам очень понравилось. Обстановка приличная: мебель, холодильник, телевизор. Но главное — цена семьдесят рэ. По нынешним временам просто дешевка!
Хата — блеск! — решили мы.
Хозяйка, добродушная женщина, передавая ключи, заверила, что нам тут будет удобно, что никто, пока они с мужем за границей, не побеспокоит нас, что соседи — милые люди, да это и неважно, жить не с ними.
И мы стали обживать нашу пятую за последние три года квартиру. Через некоторое время Вере показалось, что мебель стоит не так, она набросала на листочке другой вариант. План тут же осуществили, Мишкину кроватку поставили в маленькой комнатке, там же разместили ящик с игрушками, коробки с книгами. Супружеское ложе устроили на тахте в большой комнате, напротив решили поместить телевизор. Ради этого не поленились передвинуть сервант и шифоньер. Я при этом был коренником, Мишка — пристяжной, а Вера, конечно, кучером. Делали все с шумом, смехом. Нам было приятно «вить гнездышко».
Тут-то и прозвучало первое предупреждение. Стучали так, что наша батарея издавала частые высокие ноты, характерные для чугуна, когда по нему колошматят не жалеючи.
— Это еще что за музыка? — спросила Вера.
— Туш! В честь нашего новоселья, — усмехнулся я. — А в общем-то действительно… Не слишком ли мы разошлись? Дай-ка лимонную корку.
— Зачем? Пойдешь к соседям чай пить? И заодно объяснишь им, что, пока мы переставляем мебель, можно было потерпеть?
— Не угадала. Подложу под ножки шкафа…
Повозмущавшись, да и то скорее для порядка, мы в тот раз решили: мало ли, может, наша резвость помешала кому-то спать, а ему рано на работу… С помощью лимонных корок более-менее бесшумно передвинули мебель на облюбованные места, и остаток вечера прошел мирно. А потом были праздники, и мы на несколько дней уехали. Вернулись, совсем позабыв о том случае.
Вскоре была получка. Я, помню, купил кое-каких продуктов. Сыну подарил маленький синий стульчик. Все были довольны. Вера возилась на кухне. Я читал газету. Мишка пытался прыгнуть со стульчика на пол. Я придержал стул, а Мишка, надувая щеки и шатаясь, влез на сиденье. «Давай, давай!» — подбодрил я. Мишка вцепился ручонкой в спинку стула, осторожно опустил на пол сперва одну ногу, потом победно шлепнул рядом другую — вроде бы прыгнул. И от радости завизжал. Мне стало смешно, я решил помочь ему прыгнуть по-настоящему, подал руки — он смело ухнул обеими ногами. Снова взобрался на стул и снова прыгнул, потом еще и еще…
— Бу-бу-бух! — взорвалась батарея.
Мишка насторожился, подошел к радиатору и приложил ухо. И снова с радостным воплем кинулся к стульчику. Я отказался продолжать игру.
— Они что, с ума посходили?! Ну, я им щас! — Вера кинулась к двери, я едва успел схватить ее за руку.
— Не дергайся! Нам здесь еще жить и жить!
— Жить?! В этой барабанной мастерской?! Да ты чокнутый какой-то! Что ж мы так и будем терпеть этот грохот? Будем терпеть, да? Они будут колотить, а мы подопрем головку кулачком, будем слушать и наслаждаться? Ты к этому меня призываешь?
— Перестань. Там тоже люди… А Мишка прыгал…
— Подумаешь! Сходи к ним сейчас же! Иначе они отравят нам всю жизнь!
— Да что ходить?! Что ходить?! Неужели они сами не понимают, что слышим их не только мы, а все, весь подъезд?
— Не разрешаешь мне, иди сам! — напирала жена. — Это будет даже лучше, весомее!
Я покачал головой. Мне тогда казалось, что это просто недоразумение, стечение обстоятельств, не больше.
Однако трезвон стал раздаваться по любому, самому пустячному поводу. Неосторожно двинули табуретку — бах! Мишка машину прокатил — тоже бах!