День всех влюбленных

Арно Сергей Игоревич

— А она сама-то не боится? — спросила Марина.

— Больше никто не может успокоить Коляна, — сказал Костя, зевнув. — Он санитаров десятками разбрасывал.

— А для здоровья ему полезно энергию выплеснуть, вот мы иногда ему и разрешаем у нас в комнате энергию растратить, — Мотя улыбнулась.

— А за это нас бабушка вареньем угощает, — добавил Костя.

— Татьяна Владимировна его сюда приведет? — с ужасом спросила Марина. — А Обжора за ними не увяжется?

Костя и Мотя прыснули со смеха.

Через двадцать минут вернулась Татьяна Владимировна с Коляном. Он был совершенно тихий и ручной и исполнял все команды матери с охотой.

— Хорошо погулял, — сказал он. — Ничего не помню.

Обжора очнулся, когда за окном было уже темно. Он поднялся с пола и оглядел незнакомую комнату с переломанной мебелью. Все тело болело, кружилась

голова. Что здесь произошло, он не помнил. На диване сидел Витек и, держась за грудь, кашлял натужно. Обжора ощупал себя — нет ли переломов — потом обследовал Витька, в то же время мучительно вспоминая, как он здесь оказался. Деньги и документы были на месте, но что за смерч прошел в этой комнате, и как они остались живы было непонятно. С большой осторожностью Обжора с Витьком выбрались из квартиры и спустились по лестнице. Рядом с парадной обнаружился Фольксваген Обжоры, значит, приехали сюда сами. Но зачем?

Всю дорогу до дома Обжора пытался хоть что-нибудь вспомнить, но безрезультатно.

Глава 13

День всех влюбленных

Это была восхитительная ночь. Лучшая ночь из всех, какие были в жизни Максима. Матильда была обворожительна. В любовном восторге забывалось все — ее чрезмерная полнота, дикие вопли, которыми она оглашала весь дом… все это с легкостью ей прощалось. Максим знал, что это последняя их ночь, знала и Матильда. Завтра в День всех влюбленных их ждало нечто особенное и неповторимое. Слияние навсегда, навечно. Только под утро Максим поднялся к себе на второй этаж отдохнуть перед завтрашним торжеством. Ему казалось, что он тотчас заснет, но не тут то было. Как только он лег в постель — сон пропал. Он ворочался, стараясь думать о хорошем, но в голову лезли всякие ужасы. Вернее не ужасы, но смущения. В глубине души Максим не был уверен, что Обжора поступит так как обещал и приготовит Матильду, а не его самого. Возможно, это просто хитрый трюк, при помощи которого Максима решили утешить, а потом, бац, и ты в духовке, а потом и в желудках членов Клуба петербургских гурманов. Он понимал, что для влюбленных особенной разницы нет, но на всякий случай пистолет положил под подушку. Максим знал, что все решается ранним утром, и уже не сомкнул глаз, прислушиваясь к каждому шороху. Вот почудились шаги возле лестницы, ведущей к нему на второй этаж. Он на цыпочках подбежал к окну и долго смотрел вниз на дорожку, сжимая горячую и влажную рукоятку пистолета, пока ноги не замерзли. Тогда он забрался в постель и, не зажигая света, сидел, согревая ледяные ноги под одеялом. Потом снова вскакивал, проверял задвижку на двери и снова залезал в постель. Так в тревогах прошел остаток ночи.

Около пяти утра кто-то вскрикнул в доме, или это только почудилось Максиму, но он почему-то сразу вдруг успокоился и даже задремал сидя. Но, увидев страшный сон, проснулся. На улице светало. Он открыл окно и принюхался, с кухни тянуло аппетитным дымком. Кухня располагалась на заднем дворе за деревянным забором, туда никто не ходил кроме Обжоры, Витька и повара. Вчера Сергей прислал нового повара — рыжего парня маленького, щуплого, закомплексованного. Он имел вид человека, который всех на свете ненавидит. Максим тогда еще подумал, что скоро ненависть его пройдет, что скоро он будет любить людей, потому что их нельзя не любить: люди это самое лучшее, что есть на земном шаре вместе со своими недостатками и достоинствами, со своими индивидуальностями и уродствами. Каждый из них даже не предполагает насколько он хорош, хорош по-своему — какой-то своей особенной прелестью. И уж если ты смог полюбить людей, то это останется с тобой на всю жизнь и не уйдет никуда — только со смертью. Когда Максим видел таких обозленных людей, как этот повар, ему так и хотелось сказать им: "Любите друг друга, вы особенные, на земле нет плохих людей, всякий из вас прекрасен и уникален. За что же вы ненавидите друг друга?"

Когда-то до знакомства с Матильдой, до того, как эта прекрасная женщина открыла ему себя и мир, Максима тоже раздражали люди — их запах в метро, их тупость и злоба, козни, которые они строили на работе, их ненависть и ублюдство. Как можно любить этих омерзительных существ? Ну, допустим, одного или двух из них, пожалуй, можно терпеть. Допустим даже, что можно любить женщину, двух женщин или ребенка… но всех их! Это мерзкое стадо! И только попав к Матильде, он понял, что такое настоящая ничем не замутненная любовь к людям, к человечеству и к каждому в отдельности.

Гости стали собираться к пяти часам вечера. Первым пришел Феликс Моисеевич. Он притащил с собой две большие сумки, поставил в

углу, а сам, заложив руки за спину, стал прохаживаться по гостиной, иногда вдруг останавливаясь, надевая очки, чтобы рассмотреть какую-нибудь из картин, хотя видел их уже раз двадцать. Потом приехала бледная немощная девушка лет девятнадцати с виду, но было ей раза в два больше, просто она сумела сохранить свою внешность в почти неприкосновенном состоянии. Правда, падала в обморок по два раза в день. Ее сопровождал красивый молодой человек, в прошлый раз танцевавший с Мариной и признававшийся ей в любви. Затем приехал банкир Карл Иванович, почти вслед за ним — одноногий Андрей Анатольевич. Говорили, что он, в прошлом известный путешественник, однажды заблудился где-то в джунглях Юго-Восточной Азии и, умирая от жажды и голода, вынужден был ампутировать свою здоровую ногу и неделю ею питался, пока его не нашли местные аборигены. За счет ноги он остался жив, но зато теперь не мог танцевать. Эльвира Константиновна поражала учителя аэробики резвостью и гибкостью старческих суставов. Здоровье было главным для нее, и ради своего здоровья она готова была вынести любые мучения и даже смерть. Приехал и Филолог. От него члены Клуба держались подальше, считая его с явным приветом. Он же сам относился ко всем с легким презрением. Ежегодно он ложился в больницу и удалял себе какой-нибудь не важный по его представлению орган. У него было ампутировано одно ухо, несколько пальцев на левой руке, все пальцы на ногах; у него отсутствовала поджелудочная железа, одно легкое, половина желудка и много прочей мелочи. А однажды он замахнулся на левое полушарие мозга, где живет чувство юмора совершенно ему не нужное, но врачи, получавшие от него за удаление здоровых органов неплохие деньги, на сей раз категорически отказались от операции. И Филолог затосковал. Его живущий в голове мозг не давал ему покоя и сна. Филолог только и мечтал о том, как бы ему скушать свой собственный мозг. И вот уж тогда-то он точно успокоится и уже ни за какие коврижки не ляжет под нож хирурга. Но такого отчаянного хирурга пока не нашел. Он считал, что пошел дальше всех в своем развитии: самоедство — это верх совершенства, которого может достичь человек. Потом пришли два писателя, ненавидевшие друг друга, потому что представляли два враждебных Союза писателей. За ними, твердо ступая, вошел литературный критик Виктор Леонидович, люто ненавидевший всех в мире писателей, которые, впрочем, отвечали ему тем же. Он был невысок с лопатообразной бородой, широк и кряжист; голова же была непропорционально телу велика, отчего он напоминал гнома. О нем говорили, что он единственный, кто посещает кухню во время приготовления блюд, и что ест чуть ли не сырой продукт, не боясь заболеть Куру. За ними начали собираться и другие гости, зазвучали громкие голоса — все искали Матильду.

Максим в черном фраке расхаживал среди гостей, приветствуя каждого доброжелательной улыбкой и горячим рукопожатием, и было заметно, что поначалу на него смотрели с некоторым удивлением, но постепенно стали относиться с каким-то особым почтением.

Обжора хорошо знал дело, и Максим был уверен, что все подадут вовремя.

Только в самом начале вечера, когда еще никого не было, Обжора подошел к Максиму и, виновато глядя в пол, доложил, что Марину найти так и не удалось и что гости будут недовольны.

— Где это тебя так уделали? — спросил Максим, заметив тщательно запудренный синяк под глазом у Обжоры.

— Не помню, — Обжора пожал плечами и пошел на кухню.

К Максиму подошел одноногий путешественник.

— Вы прекрасно выглядите, — сказал он, трогая Максима за пуговицу фрака. — Надеюсь, мы встретимся сегодня за ужином с очаровательной Мариной. Она произвела на всех нас сильное впечатление.

— К сожалению, маловероятно, — уклончиво ответил Максим.

— Как?! — изумился Андрей Анатольевич. — А кто же тогда?.. — Он был в растерянности, огляделся по сторонам, высматривая отсутствующих членов Клуба. — Впрочем… как знаете, — и отошел разочарованный.

— К вам какой-то незнакомый мужчина. Говорит, что на ужин приглашен, — Обжора выглядел встревоженным.

Максим пошел за Обжорой во двор.

— О! Наконец-то, а мне говорят, не туда попал! Катастрофа!

На улице у ворот стоял Сергей с роскошной длинноногой блондинкой.

— Это ко мне, — сказал Максим Обжоре, тот, скорчив недовольную гримасу, удалился.

Они вошли во двор.

— Это модель Лена из балетного училища, — сказал Сергей. — Я, как говорится, со своим, — он повернулся к девушке. — Ты давай дуй на кухню быстренько, — Сергей хлопнул ее по ягодице. — Максим покажет где. А мне куда? — повернулся он к Максиму.

— Ну-ка отойдем, — сказал Максим, взяв Сергея под руку и отводя ближе к дому.