Шрифт:
ПРЕДИСЛОВИЕ: ЧЕМ КАЖДЫЙ ДЕНЬ ТРЕТЬЕГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ В ЦЕЛОМ, XXI ВЕКА В ЧАСТНОСТИ ДОЛЖЕН ПРИНЦИПИАЛЬНО ОТЛИЧАТЬСЯ ОТ ДНЕЙ ВЕКА УШЕДШЕГО?
Общий для всех нас вывод из частной истории, касающийся забитого дымохода у некоего финансового олигарха из Австрии
Начать предельно серьезный разговор о поддержании нашего здоровья я просто-таки вынужден с изложения такого события в своей жизни, в котором в предельно заостренном виде сошлось все то, что побуждает всех нас с особым вниманием отнестись к новациям, характерным для накатывающейся на нас новой эпохи мировой эволюции. О чем пойдет речь?
...Новый XXI век мне довелось встретить в славном городе Вене. Прибыл туда я по приглашению достаточно крупного финансового деятеля. Задачей моей было одоление его крайне тяжкого заболевания, в результате которого у него уже убрали часть легкого и теперь боролись за печень. Это был человек с огромным
Судя по всему, это был достаточно состоятельный человек: что уж говорить, если меня поместили буквально-таки в дворцовых апартаментах, где одна «спаленка» была размером мало не в восемьдесят квадратных метров, а если сюда добавить гигантскую лоджию, украшенную скульптурами, с видом на роскошный старинный парк, кабинет, гостиную, столовую, кухню и служебные помещения, то это все занимало не менее двухсот квадратных метров. Ежевечерне мы совершали увлекательные экскурсии по всем выдающимся достопримечательностям чудесного города, наслаждаясь его архитектурой, театрами, музеями, винными и пивными погребками. Посещали храм, радовались общению с незаурядными людьми. Но, разумеется, главным делом, которым я был занят, являлось исцеление этого незаурядного человека.
Следует отметить, что я приехал туда, будучи хорошо подготовлен к данной ситуации и с точки зрения диагностической, и с позиций целительских; привез туда много устройств, побуждающих жизненные силы занемогшего организма резко активизироваться в борьбе с недугом. Дела наши день ото дня шли лучше и лучше, судя по показаниям объективных приборов. Мой подопечный во время наших прогулок двигался все более энергично, и все более оживленно обсуждали мы с ним разнообразные стороны быта и бытия. Да, конечно, это было совершенно естественным следствием нашей встречи, стремлением к обмену информацией и общению двух людей, образ жизни которых был различен. Но с другой стороны, в этих весьма откровенных беседах я в качестве врачевателя напряженно искал также и ответ на коренной вопрос – где же лежат истоки столь каверзного заболевания у человека с благополучной, в общем-то, судьбой и весьма высоким уровнем материального достатка? Должен добавить к этому также, что мой венский пациент отличался здоровым образом жизни, и не было у него того, что у нас принято называть вредными привычками. И поскольку я всей своей уже достаточно длительной практикой врачевания подвигнут к неукоснительному выводу, что огромную роль в зарождении практически любой болезни играют сдвиги в психической, духовной, умственной, эмоциональной сфере, то и пытался определить, где же скрывалась та внешне невидимая расщелина в как будто бы целостном, как будто несокрушимом состоянии человека, по которой откуда-то из бездны естества и поднялась, подобно родоновыми газам, ядовитая разрушающая здоровье субстанция.
И должен сказать, что, постепенно отсекая одну за другой возможные причины, постоянно сужая фокус напряженной аналитической мысли, я, наконец, пришел к совершенно определенному выводу: мышление этого человека какое-то время назад перестало адекватно, то есть соответственно истине, отображать действительность.
Мне могут возразить: так неужели же здоровыми являются только те люди, которые верно воспринимают действительность? И где же те критерии, которые являются безусловными? И кто же сможет утверждать о себе, что именно он является держателем абсолютной истины в последней инстанции?!..
Спокойно отвечаю: во-первых, неверная картина широко понимаемой действительности (а мой собеседник уже на протяжении десятков лет держал в мозгу панораму процессов, захватывающих нашу планету глобально), так вот, искаженная восприятием и аналитическим мышлением картина опасна именно для тех, кто по роду своей деятельности напрямую связан с результатами мыслительной работы. Смею предположить, что для тех, кто постоянно варится в узком практически неизменном материале профессиональной деятельности, среди одних и тех же устойчивых монотонных прав и обязанностей, подобная опасность фактически равна нулю. Так, например, если изо дня в день, из года в год, из десятилетия в десятилетия круг обязанностей, допустим, машинистки в издательстве был ограничен количеством и качеством перепечатываемых ею страниц, то катаклизмов с этой стороны ей ожидать не приходилось. И то можно предположить, что с отменой машинописи и переходом к компьютерному набору она, конечно же, могла испытать серьезнейшее расстройство, переходящее не просто в душевный дискомфорт, но и в срыв психического состояния, грозящий основам здоровья. Так что трудно в нынешнюю эпоху уберечься где бы то ни было от необходимости соответствовать ритмам времени. Что же касается банкиров и промышленников, особенно в условиях денежного обращения, подобного единой кровеносной системе для всех стран и континентов, но системе во многом иррациональной и социально провоцируемой разного рода «игроками» на сбои и разрушения,
Во-вторых же, держателем критериев истины является лишь одна инстанция, и она непогрешима: это – практика, это из раза в раз подтверждающиеся, несмотря ни на какие теоретические построения, реальные факты.
И, возвращаясь к своему банкиру (повторяю: умному и остроумному человеку, склонному к закреплению своего жизненного опыта в виде афоризмов и аксиом), я с горечью стал осознавать, что сплошь да рядом истины, которые он держал за абсолютные и из которых исходил в своей повседневной практике, должны были его постоянно подводить. Но так как благодаря характеру твердому и в значительной степени консервативному он уже не в состоянии был корректировать, подправлять свои установки, то непрерывным потоком и в мелком, и в крупном жизнь должна была наносить ему непрерывные удары, омрачать его существование – даже тогда, когда он, что говорится, «в упор не замечал» этих разноречий с действительностью. Ну и что же, что не замечал? А то, что подсознание-то все время подвергалось давлению противоречащих его конструкциям факторов. Что я имею в виду, например? Разгуливал ли он со мной по чудесному городу, возил ли меня на авто по его окрестностям, он постоянно акцентировал мое внимание на том очевидном для него факте, что все прекрасное обладает извилистыми закругленными линиями. И без всякого напряжения, без тени сомнений он это – одну из своих устойчивых мыслей, которой он гордился, – мне демонстрировал. Но вот я стал осторожно задавать ему вопросы: но можно ли не считать прекрасными вот эти остроконечные белоснежные вершины Альп?.. Но неужели же мы не любуемся кристаллами, которые в своей первозданной форме не просто далеки от округлости, но, по сути своей, противоположны ей?.. Или разве не прекрасна вот та центральная остроконечная кирха, которая вся подобна как раз кристаллу горного хрусталя, а отнюдь не луковке?..
Я осторожно-осторожно задал ему вопрос: основательным ли в данном случае является его обобщение? И если смотреть на этот пример, как на некую модель, нельзя ли подойти к выводу о том, что не все его мыслимые операции, сводящиеся к обобщению сущего, в действительности являются истинными? Он в ответ, к сожалению для меня, весьма загорячился, стремясь любым путем доказать недоказуемое, и для меня как для врачевателя-диагноста стало достаточно очевидным, что упертость, простите за это вульгарное слово, то есть ожесточенное отстаивание не столько правильного положения, сколько своего собственного положения, есть, безусловно, один из серьезных источников дисгармонии духа, которая и могла привести к катастрофическим последствиям.
Мое убеждение окрепло, когда наши беседы коснулись проблем социальных. Так, например, для моего собеседника величайшей и абсолютной ценностью человека являлось и является право на собственность. И в связи с этой его аксиомой однозначно было определено, что капиталистический строй есть абсолютное благо, а социалистический – абсолютное зло. Когда я достаточно осторожно спрашивал его, почему же сплошь да рядом возникают ситуации, когда человек способен жертвовать не только своей собственностью, но и собственной жизнью во имя ценностей, которые, очевидно, для него более значимы, чем владение имуществом (я имел в виду не только спасение женщин и детей, прежде всего, во время кораблекрушения, но и примеры героизма – во имя и патриотических, и религиозных побуждений), он раздраженно нес какую-то несусветицу. Когда я задал ему вопрос о том, является ли варварская бомбардировка американской авиацией иракских нефтепромыслов акцией во имя свободы, и может ли он оспорить, что нет таких преступлений, на которые капитал не пойдет, если только запахнет тысячей процентов прибылей, он раздраженно прекратил диспут на эту тему, сообщив, что марксистские бредни его не интересуют. Я спокойно возразил ему в том плане, что говорю не о теоретических постулатах, а исключительно лишь о фактах, и спросил, как относится он к тому безусловному факту, что все серьезные рыночные государства ввели в свою социальную практику непременное планирование важнейших национальных программ, позаимствовав эту практику у Советского Союза. Как быть в подобном случае с утверждением, что социализм есть абсолютное зло, ибо посягает на введение в определенные рамки частной инициативы?..
И опять-таки ничего вразумительного я не услыхал. А ведь речь здесь шла уже, что ни говори, о сфере его непосредственных профессиональных интересов, а это значило, что не было и быть не могло гармонии и спокойствия в его, на первый взгляд, столь благополучной профессиональной деятельности. Это означало, что арсенал его финансово-коммерческих действий был ограничен заведомо зауженными представлениями, которые, конечно же, работали (и несомненно приносили ему хорошие дивиденды) в условиях четкого разделения мира на черно-белую окраску, но когда после ряда существенных катаклизмов общественная ситуация значительно изменилась, его мировоззрение стало не только несовременным, но и в ряде случаев приносило ему несомненные проигрыши и, во всяком случае, отставание по сравнению с более продвинутыми в своем мышлении конкурентами.