Дендизм Альфреда де Мюссе: поэзия и правда
Шрифт:
Из свидетельств современников известно следующее:
Мюссе, как настоящий денди, одевался в согласии с модой весьма эксцентрично. Его сюртук украшал необычайно широкий бархатный воротник, брюки он носил в обтяжку, либо голубого, либо розового цвета. Огромный галстук и высокий цилиндр, надвинутый на ухо, дополняли картину [9].
Он интересовался фасонами фраков и шляп, увлекался бегами, азартными играми, ухаживал за модными кокотками [9].
Он был кудрявым блондином, имел большие голубые глаза, носил зелёные брюки, синие рединготы, красные жилеты [22].
Когда Жорж Санд
Что касается литературного творчества, Золя, в юные годы страстно увлекавшийся поэзией Мюссе, так говорит о «Ночах»: «Когда он писал «Ночи», то уже отбросил романтическое одеяние, он перестал быть представителем своей эпохи и стал поэтом всех времен. Голос его звучал, как крик любви и горя всего человечества. Тут он вне моды, вне литературных школ» [9].
В тот момент, когда в тени торжествующего и уже пережившего себя романтизма начинают появляться поэтические группировки, откуда скоро выйдут парнасцы и первые символисты, презирающие «невежественную толпу», Мюссе требует поэзии, понятной для широкой публики: «Самая большая ошибка думать, что существует возвышенное искусство, недоступное для непосвященных… Надо стремиться привлечь к себе толпу, чтобы она понимала тебя и любила» [9].
Внутреннее содержание поэзии Мюссе имеет ещё большее значение: он отразил сложность и противоречивость душевной жизни современного человека, отразил её глубоко и правдиво, будучи сам настоящим enfant du siecle; поэтому он нам так близок и понятен со своими переходами от высшего идеализма к воспеванию мимолетных удовольствий, со своей смесью пессимизма, цинизма и безграничной нежности души [9].
На основании таких сведений можно сделать вывод, что в вопросах, касающихся костюма и его деталей, Мюссе скорее следовал моде, в частности, моде на дендизм, если можно так выразиться, чем диктовал её. Но в литературной моде его действительно можно назвать новатором и снобом, хотя и не стремящимся держать дистанцию между собой и большинством.
4. гордость под маской вежливого цинизма
Сведения неоднозначны:
Мюссе искал в любви драматические переживания, поэтому сознательно причинял себе и возлюбленной страдания. Но хотя поэт и чувствовал себя счастливым, где-то на самом дне сердца появились первые симптомы скуки. Прошло безумие чувств, он стал сравнивать ее с другими женщинами… и не увидел разницы [9].
В дальнейшем, при изучении информации о любовных увлечениях Мюссе, становится очевидно, что сохранять собственное достоинство перед женщинами и на публике ему в эти периоды было крайне сложно и редко удавалось.
Мюссе метался между неуверенностью и попыткой все забыть до тех пор, пока ему не пришлось вызвать на поединок Густава Планше, литературного критика, отрицательно высказавшегося о Жорж Санд. Друг поэта попытался объяснить Мюссе, что Жорж Санд не заслуживает того, чтобы подставляться из-за нее под пули. Мюссе отказался от дуэли, удовлетворившись извинениями Планше [9].
Однако, эти факты скорее говорят о соответствии Мюссе канонам дендизма, чем нет. Гордость, цинизм, снисходительность, пренебрежение, построение дистанции присутствуют, хотя настоящий денди был бы в данных ситуациях менее эмоционален и порывист, если бы только не желал произвести впечатление на публику.
5. отточенная холодность обращения;
Больше всего сомнений в соответствии поведения Мюссе этому требованию вызывают его отношения с Жорж Санд.
О любовном письме, которое написал Мюссе Жорж Санд, говорилось, что оно поражало откровенностью, удивительной для этого насмешника и вольнодумца, который говаривал, что любит всех женщин и всеми пренебрегает [9].
Мюссе всё время раздражался из-за педантичности Жорж Санд, с которой она неизменно, даже во время путешествия, садилась за работу, вскакивая ночью с постели и запирая дверь, соединяющую их комнаты. Злость поэта проявлялась в бурных сценах. Он не выбирал слов, чувствуя себя оскорбленным и непонятым [9].
То есть, в любовных отношениях с этой женщиной Мюссе скорее показывает себя эмоциональной и страстной натурой. В пользу же его соответствия требованию холодности говорит то, что он имел репутацию «насмешника и вольнодумца, который говаривал, что любит всех женщин и всеми пренебрегает».
Современники имели о Мюссе следующее мнение: любить и быть любимой Мюссе непросто, настолько его взбалмошный характер находился под воздействием страсти. Его поведение, которое некоторые знакомые сурово осуждали, невозможно было понять, а, следовательно, простить. Всю жизнь Мюссе был чудо-ребенком, превращавшимся иногда в сорванца: его увлечения, гнев, радости, печали не были похожи на проявления взрослого человека [22].
6. саркастические реплики по поводу вульгарных манер или безвкусных нарядов;
Как и с модой, данному пункту Мюссе скорее проявляет себя как денди в вопросах литературы, нежели в вопросах нарядов и манер:
Его приятели старались выполнять правила высшего дендизма: невозмутимое равнодушие, презрение ко всему «вульгарному». Но в этом отношении Мюссе нельзя поставить в один ряд с ними, – «в груди его горел огонь священный», он был поэтом [9].
Нечто подобное Мюссе проявляет в отношении к литературе: он выступает и против технической виртуозности некоторых из своих современников-поэтов, иронизирует над тем, что они признают исключительно богатые рифмы, как будто от этого обогащается содержание их поэзии [9].
В первую очередь достается романтикам: «Каков бы ни был мой герой, – говорит Мюссе, – чахоточный, косой, горбун или паралитик», у него все-таки есть одно достоинство – он «историческим лицом не назывался». Этими словами Мюссе хочет отмежеваться от романтиков, без конца и на все лады писавших на исторические сюжеты [9].
7. ничему не удивляться;
Как известно, Мюссе с детства обнаруживал крайнюю нервность, доводившую его до припадков [9]. И в более зрелом возрасте давала о себе знать его повышенная возбудимость и впечатлительность, что находило отражение во многих эпизодах.