Deng Ming-Dao
Шрифт:
Следующей поздоровалась с настоятелем Ма Сысин. Она была на год моложе своего мужа и лишь немного ниже его ростом. Несмотря на то что ее ступни обмотаны1, Ма Сысин передвигалась самостоятельно. Фигуру женщины, еще хранившую изящество, окутывала богатая парча. Бабушка Сайхуна была одета в подбитую мехом накидку и шаровары; длинный передник и капюшон были украшены яркой ручной вышивкой и шитьем из металлических нитей, которые изображали дивный орнамент из роз, хризантем, фуксий, пионов и ирисов. Округлое, с высокими скулами, светившееся, словно луна, лицо Ма Сысин обрамляли длинные и густые, совершенно белые волосы. Тщательно зачесанные назад пряди были перехвачены заколками из драгоценных
Даже в преклонном возрасте Ма Сысин не утратила своей красоты и грациозности. Многие женщины из тех, кто прибыл на празднество, должно быть, бросали на нее завистливые взгляды. Но в отличие от других красавиц, на левом плече Ма Сысин всегда можно было увидеть свернувшийся змеей длинный кнут сыромятной кожи – ее личное оружие.
Имеется в виду старокитайский обычай останавливать рост ступней у девушек путем тугого обматывания полосами ткани. Из-за этого женщины впоследствии часто не могли ходить без посторонней помощи. – Прим. ред.
Тетушка Сайхуна, Гуань Мэйхун, в сравнении со своей матерью, выглядела проще и бледнее. Ей было около пятидесяти. На Гуань Мэйхун был голубой костюм из бархата, а передник и капюшон, хоть и были тоже украшены вышивкой, выглядели попроще. Вкус к одежде у тети был более прозаичен и не шел ни в какое сравнение с манерой одеваться, свойственной Ма Сысин. Тетушка лишь недавно разбинтовала свои ступни, поэтому ходила она медленно, опираясь на тросточку и испытывая мучительную боль при каждом шаге.
Но вот подошел черед Сайхуна. Мальчик почтительно поприветствовал настоятеля и отвесил ему глубокий поклон. Улучив момент, Сайхун заметил, что взрослые отвлеклись разговором, и через секунду проскользнул через ворота храма.
Дворик храма кипел лихорадочной деятельностью и радовал пестротой красок. Тысячи разрисованных вручную шелковых фонариков, вееров и крошечных колокольчиков раскачивались над группками собравшихся, подмостками для театральных выступлений и конюшнями; на фоне выложенных бронзовыми плитками крыш храма и видавших виды стен из красного кирпича это пестрое марево выглядело очень красиво. На подмостках постоянно выступали музыканты, акробаты, кукольники, фокусники и силачи. Одетые в заплатанные серые одеяния священники сновали между людьми, предлагая им купить благовония, амулеты и карточки для отправления молитв. Одни священнослужители останавливались, чтобы дать совет; другие предсказывали судьбу. Но больше всего Сайхуна привлекли ряды, в которых предлагались кушанья: там были свежеприготовленные, еще дымящиеся вегетарианские блюда и удивительные сладости.
Для Сайхуна любимая еда значила не меньше, чем удовольствие от озорства (хотя нравилось ему и то, и другое). Как ему ни хотелось осмотреть всю арену празднества, устоять перед искушением благоухающими угощениями бказалось нелегко. Он накупил побольше сладкого; часть из этого мальчик съел тут же, на месте, рассовав остальное по карманам. Только запасшись любимым лакомством – им были крошечные яблоки, сваренные в меду и нанизанные на палочки, – он отправился смотреть дальше.
Пробираясь через плотный лес из шароварных штанин и юбок, Сайхун старался попасть в центр храмового дворика. Там на высокой сцене стояла группа музыкантов. Они были одеты в черное и исполняли буквально все, начиная с опер, народных песен и заканчивая классическими произведениями. Музыканты играли на самых разных инструментах – там были лютня, арфа, скрипка, флейта, язычковые инструменты, а еще целый набор гонгов, цимбал и барабанов. Вооружившись столь мощными средствами для извлечения звуков, исполнители, казалось, совершенно не замечали все усиливавшегося вокруг праздничного гула. Играли они громко и пронзительно, завершая исполнение каждого произведения умопомрачительным грохотом цимбал и барабанов.
Как только очередная группа артистов заканчивала свою подготовку на других подмостках, оттуда сразу доносились зычные, словно у базарных зазывал, крики с обещаниями доставить своими неописуемыми талантами зрителям еще большее наслаждение. Сайхуна привлекли зазывания чародея:
– Подходите! Подходите сюда! Дяди и тети, сестры и братья, старые и малые! Подходите! Эй, сюда, сюда! Вы увидите чудо чудное, диво дивное! Магия, которой позавидуют и боги, магия, от которой всяк оторопеет! Все идите ко мне! Подходите!
Побежав на голос, Сайхун вскоре увидел высокого темноволосого мужчину с изогнутыми бровями и невообразимо выпученными глазами. Маг и чародей был одет в пурпурный шелк. Сохраняя высокомерное выражение лица, кудесник подошел к краю сцены и без всякой подготовки начал свои фокусы: шелковые шарфики то появлялись, то исчезали в его ладонях; из маленького букетика цветов вдруг появлялись то веер, то чашка, то ваза; из рукавов факир то и дело метал огненные стрелы. Но вскоре фокусник презрительно отшвырнул прочь свой реквизит, как бы демонстрируя зрителям, что это – ерунда для простачков. После этого он обратился к толпе зрителей:
– Стар и млад, дядья и тети! Знайте, что я посвятил искусству магии пятьдесят лет своей жизни; я знавал Бессмертных и священнослужителей, магов и отшельников. Я узнал множество разных секретов, но ничто из этого не сравнится с искусством внушения!
Тут маг вызвал из толпы добровольца – толстяка с рябым лицом, который открыто высказывал сомнение в искусности чародея. Твердо решившись не поддаваться «проказам» фокусника, толстяк встал перед ним, скрестив руки на груди. Толпа притихла. Чародей вперил свой пристальный взгляд в глаза толстяка – и вот руки недоверчивого зрителя начали понемногу безвольно опускаться.
– Глупец и невежда! – укоризненно начал фокусник. – Да, тебе и взаправду стоило родиться… цыпленком!
В то же мгновение толстяк вдруг начал суетливо метаться по сцене, подпрыгивая и попискивая. Раздался хохот собравшихся зрителей.
Тут голоса с соседних подмостков возвестили, что скоро начнется еще одно удивительное представление.
– Эй, эй! Приходите посмотреть на силачей из Монголии! Станьте свидетелями невиданной силы!
Сайхун тут же отправился туда. И вот перед ним несколько здоровяков устрашающего вида; они ухмьияются во весь рот, перебрасываясь солеными шуточками. Иногда силачи переглядываются, что-то говоря друг другу, – и тут же разражаются громовым хохотом. Вот вперед вышел самый большой из них – настоящая гора. Он был одет в тяжелые сапоги, белые шаровары и красную подбитую мехом накидку на голое тело. Силач напряг свои мускулы, и тут же огромная покрытая темной кожей грудь и руки стали еще больше и массивнее.
Богатырь поднял с подмостков железный прут, который никто из присутствующих не мог согнуть… и тут же согнул прут в дугу. Разогнув его обратно, силач улыбнулся в ответ на аплодисменты. Когда он смеялся, был виден желтый сломанный передний зуб. Потом выступающий поднял вверх ладонь, прося тишины. Он подошел к сложенному из кирпичей столбику, примерился и с утробным ревом направил голову вниз. От мощного удара стопка кирпичей развалилась на куски.
До того как утихли аплодисменты, Сайхун успел расправиться с последним засахаренным в меду яблочком. Тут он застыл в раздумье, куда бы отправиться: он еще не видел акробатов, кукольных представлений о Царе Обезьян и Троецарствии. Да и из еды попробовал далеко не все. Мальчик все еще мучился выбором, как вдруг кто-то звонко шлепнул его по голове. Сайхун сердито развернулся – и тут выражение его лица немедленно изменилось, когда он увидел тросточку. Тетя!