Deng Ming-Dao
Шрифт:
Сайхун постелил на помост травяную циновку, накрыл ее шкурой леопарда, а сверху положил молельный коврик. Великий Мастер передал ему зеркало багуа, повесил ему на шею талисман, а потом приступил к последним указаниям.
– Многие даосы смогли реализовать себя именно здесь» – сказал Великий Мастер, собираясь уходить. – Все старшие в твоей семье побывали здесь в свое время. Так что учись настойчиво, Сайхун, и ты преуспеешь.
Еще мгновение Сайхун видел шину уходящего Великого Мастера. Но вот учителя поглотила тьма, шаги стихли. Юноша остался один.
Каждый день Сайхун выполнял четыре обязательных упражнения: утренняя медитация, астральное путешествие, чтение сутры и вечерняя медитация.
Проснувшись утром, Сайхун быстро съедал завтрак, умывался и приступал к укрепляющим и очищающим упражнениям. Потом он уходил в келью для медитаций. Сидя внутри священного круга, Сайхун рисовал на песке, которым был посыпан пол, особую диаграмму. Эта сложная комбинация из кругов, квадратов, линий и треугольников пробуждала к жизни все силы неба и земли, сзывала их с десятью направлениями и служила заклинанием пяти стихий. Каждый штрих следовало чертить, одновременно произнося особое заклинание; при этом каждый штрих символизировал определенное божество. Сложный и кропотливый ритуал приводил Сайхуна в состояние созерцания. В результате получалась диаграмма, которая поддерживала его и придавала ему силы. Потом молодой даос делал шаг в центр диаграммы и аккуратно садился.
Линии диаграммы и талисман, который дал Сайхуну Великий Мастер, охраняли его тело на время, пока дух покидает тело. Без такой защиты физическая оболочка Сайхуна оказалась бы уязвимой для всевозможных злых духов, которые только и ждали момента, когда чье-нибудь тело окажется пустым. Проникнув внутрь через одно из девяти отверстий, они заняли бы место духа, и он никогда уже не смог бы вернуться на прежнее место.
Находясь в состоянии умиротворения, Сайхун выполнял комплекс из двадцати четырех молитвенных жестов; эти сложные движения рук изолировали мысли, углубляли состояние концентрации и готовили дух к выходу из тела. Эти жесты символически отражали весь процесс эволюции, а сама медитация представляла собой воображаемую кульминацию создания Вселенной.
В эти минуты Сайхун ощущал, что полностью принадлежит иному миру. Он тихо читал сутру, текст которой покоился на подставке перед ним. В этих словах была сила, и поэтому они были способны отправить его дух в далекое путешествие.
Этой сутрой Сайхун вызывал богов: называя каждого из них по имени, он мыслендо представлял обра.^ бога, так что в конце концов перед ним собрался весь даосский пантеон целиком. Все небожители, предводительствуемые Тремя Чистыми, явились Сайхуну во всем своем блеске.
Дух молодого монаха покинул тело и, оседлав дракона, вознесся в небеса. Там Сайхун распростерся ниц перед богами. Отвесив им церемониальный поклон, он сел в позу для медитации, ожидая приказаний свыше. Иногда оказывалось, что боги ничего не требуют от духа Сайхуна; тогда он сам начинал задавать им вопросы.
Через два часа Сайхун повторял следующую часть сутры и возвращался в сознание. Заканчивая медитацию, Сайхун делал упражнения на рассеивание энергии и постепенно, штрих за штрихом, стирал диаграмму, каждый раз читая соответствующую сутру, чтобы освободить божество, призванное частью диаграммы.
Каждый день перед обедом Сайхун читал особую сутру, которая призывала богов стереть последствия его прошлых жизней. Весь пантеон небожителей созывался дважды в день, причем боги Ян собирались днем, а боги Инь – вечером.
В полдень Сайхун еще раз медитировал; потом наступало свободное время, когда он занимался исследованием окрестных пещер и подземных ходов.
Весь комплекс пещер представлял собой сложную несимметричную разветвленную сеть, которая причудливо тянулась на нескольких уровнях. Некоторые части были доступны; в другие можно было попасть только ползком, пробираясь через узкие лазы, проплывая через подводные туннели или осторожно ступая по тонким естественным каменным мостикам. Отшельники, которые жили в пещерах ранее, уже исследовали некоторые части этого подземного царства, описав свои впечатления. Но все-таки оставалось еще много неизведанных подземелий, и некоторые из них даже считались опасными для жизни. У входа в туннель, например, можно было иногда увидеть каменную табличку, предупреждавшую, что заходить внутрь будет неразумно. Ряд пещер, соединенных между собой переходами, был излюбленным местом Сайхуна, но юноша периодически смело отправлялся к новому, неизведанному, иногда сталкиваясь при этом с весьма странными, а то и вправду опасными событиями.
Еще в самом начале своего добровольного заточения он как-то забрался через вентиляционный ход в длинный коридор. Он прополз несколько ярдов наощупь, пока не наткнулся на отвесный шурф, уходивший вертикально под пол пещеры. Когда глаза привыкли к темноте, Сайхун заглянул вниз и рассмотрел там древние, полустертые ступени, вырубленные в скале. Параллельно ступеням вниз вдоль стены тянулись поручни, сделанные из теперь уже ржавых кусков железной цепи. Тогда юноша взял факел и решительно спустился вниз.
Опускаясь в неведомое, Сайхун внимательно считал ступени. Свет, проникающий из пещеры наверху, все слабел, превращаясь в слабое светлое пятно, потом исчез совсем. Оставалось надеяться только на факел. Молодой монах продолжил свой путь, считая ступени дальше.
Ритм ступенек действовал на Сайхуна гипнотически, а кромешный мрак вокруг не позволял отчетливо ориентироваться. Единственно однозначным оставалось ощущение стенок шурфа, опускавшихся строго отвесно в никуда. Сайхун уже отсчитал пятьсот ступеней. На тысяче он остановился: ему показалось, что он слышит чье-то невнятное бормотание. Тысяча двести ступеней осталось позади. Голос? А может, ему показалось? Тысяча триста. Определенно, это голоса. Какие-то сдавленные крики и стоны, плач… Сайхун взглянул наверх-над головой была непроглядная темень. Когда он осторожно ступил на тысяча пятисотую ступеньку, его смелость явно поубавилась. Теперь он явственно слышал голоса: они бормотали на непонятном, странном языке. Он снова взглянул наверх и ему показалось, что и ступени, и древняя цепь на стене исчезли из виду. Между тем голоса двинулись к нему. Объятый страхом, Сайхун начал быстро карабкаться наверх. Остановился он только наверху, задыхаясь после утомительного подъема.
Больше он не решался спускаться в то таинственное подземелье, хотя страх довольно быстро выветрился из памяти. В следующий раз он решил исследовать пещерный комплекс в горизонтальном направлении, чтобы хотя бы приблизительно определить его размеры. Добравшись до узкого гранитного карниза над темным провалом, он, прижимаясь к скале, начал понемногу пробираться к едва мерцавшему вдали пучку света. Когда Сайхуну удалось подойти поближе, в глаза ему брызнул свет туманного дня. Сайхун надеялся, что через небольшое отверстие в теле скалы ему удастся увидеть горы Хуашань.
Но вместо этого он обнаружил лишь тянувшуюся до горизонта стену леса. Совершенно растерявшись, юноша попытался было сориентироваться, но как он ни прикидывал, выходило, что в округе таких мощных лесов просто не было. Даже если предположить, что Сайхуну раньше не доводилось видеть этот укромный уголок, это все равно было поразительно, потому что в окрестностях Хуашань леса отсутствовали.
Сайхун не стремился так сильно удаляться от пещеры, так что он предпочел осторожно осмотреться, чтобы запомнить это место. Деревья в основном оказались толстыми, изогнутыми соснами. Лиственных деревьев в лесу не было, и это придавало пейзажу какую-то первобытность. Не было слышно ни одной птицы; абсолютную тишину не нарушал ни шум ручья, ни грохот реки – даже ветра не было. Вековечная лесная чаща стояла совершенно неподвижно.