Деньги - не проблема

Леонард Элмор Джон

Через несколько минут из здания вышел Терри в своей парке, похожий на благостного Франциска Ассизского, улыбаясь ей во весь рот.

— Меня отпустили с миром.

— Вы хотя бы говорили о предъявленном тебе обвинении?

Терри обнял ее.

— У нас не хватило времени. Он сказал, чтобы я не беспокоился об этом, а то у меня и без того хватает хлопот — столько душ кругом нуждается в спасении.

— Не душ, а задниц, — сказала Дебби. — Ты хотя бы изредка называл его «сын мой»? — Она дурачилась, а в голове ее крутился разговор с Эдом Бернацки, адвокатом, который, хотя и не без некоторого колебания, выдал ей по секрету информацию, не подлежащую разглашению. Ей не терпелось поделиться этой

информацией с Терри и посмотреть на его реакцию. Но говорить об этом лучше было в другом месте.

Терри рассказывал, что его дорогой друг Джерри Подилла оказался славным парнягой.

— Он даже дал мне сто баксов на сирот. Чеком.

— На твое имя?

— Нет, я попросил, чтобы он отписал его в Фонд маленьких сирот Руанды. Я уже открыл счет. С помощью Фрэна.

— Ты собираешься положить деньги туда?

— Да, и выпить.

Она увидела, что он смотрит в сторону Греческого квартала, и сказала:

— Здесь нет ничего стоящего. Почему бы не вернуться домой к твоему брату? Там можно устроиться с комфортом, если ты понимаешь, о чем я.

Он улыбнулся в свою бородку а-ля святой Франциск.

— Как скажешь.

Именно это она и хотела услышать.

14

Библиотека Фрэна напомнила Дебби о доме, где прошло ее детство: ветхие панели и ряды книг в кожаных переплетах, которые никто не читает. Она сказала об этом Терри и коротко рассказала о себе.

Ее детство кончилось, когда ее отправили в школу Анны Арбор, откуда она приезжала домой лишь на каникулы, а лето, когда развелись ее родители, положило конец ее намерению пойти по стопам отца и приобрести самую что ни на есть идиотскую и скучнейшую в мире профессию. По правде сказать, она никогда особенно не хотела быть юристом. И вот она переключилась на психологию, но, возненавидев ее всей душой, занялась английской литературой, потому что любила читать и могла, по крайней мере, получить от нее удовольствие. Комедии эпохи Реставрации, эксцентричные пьесы типа «Любовь в ванне». Потом ей пришло в голову, что она могла бы играть на сцене. Нет, лучше танцевать. Пусть даже в кордебалете. Или сочинять юморески. Иди самой выступать с ними, потому что друзья считали ее забавной. Ее кумиром стал Голди Хон. И вот, наконец, ее цель определилась — непритязательные эстрадные номера. Шутки. Фарс. Водевиль. Со стриптизом. Можно было сделать неплохие деньги и на эротических танцах. Порочные мальчики суют в подвязки долларовые купюры… Но это было слишком рискованно, чревато неожиданными проблемами.

На похоронах отца она встретила его вторую жену, помощника адвоката, оказавшуюся довольно приятной женщиной. Они договорились перезваниваться. А мама, к которой уже тихими шагами подкрадывался старик Альцгеймер,[1] переехала во Флориду. После этого Дебби распрощалась с танцами, отдала маме туфельки с набойками, послушалась совета второй жены отца и начала блуждать в темных закоулках закона, проводя расследования, отложив на время свои выступления.

— Тут как раз в мою жизнь и вползла эта змея, что стоило мне трех потерянных лет и всех моих денег, — завершила свое повествование Дебби.

— Ты много чем занималась, и все же у тебя не было настоящего занятия, — заметил Терри.

— Теперь я хочу просто нормальной жизни, — сказала она.

Он сходил на кухню и вернулся в библиотеку, неся на серебряном подносе бутылку пива, двойной неразбавленный виски и ее обычную водку. Они сели на диван.

— Мне нужно кое-что тебе объяснить, — начала Дебби.

— Ты замужем, — сказал Терри.

— Нет.

— А раньше была? Поскольку ты уж выкладываешь мне все о себе…

— Едва не вышла однажды, но вовремя поняла, что мой парень намерен контролировать каждый мой шаг. Он учил меня, как

одеваться, как причесываться, сколько косметики накладывать. Он покупал мне строгие деловые костюмы и пальто с хлястиками на спине. Он был врач, мама его обожала. За все время, пока я встречалась с Майклом, он засмеялся всего два раза, и мы посмотрели только один фильм.

— Какой?

— «Человек дождя». Ты такой жизнерадостный, потому что тебя отпустили с миром? Может, помолчишь минуту и займешься своим виски? — На этот раз он не стал ее перебивать, и она продолжила: — Я разговаривала с одним знакомым адвокатом, Эдом Бернацки. Я спросила, что ему известно о Рэнди.

— А почему ему должно быть известно?

— Эд очень популярен, он в курсе, что творится в деловых кругах, и не прочь посплетничать, только, конечно, не о своих клиентах. Его адвокатская контора защищает сейчас двух отцов детройтской мафии. Так называемой детройтской мафии. Когда Эд Бернацки употребляет этот термин, он всегда добавляет: «Если, конечно, подобная организация существует». Он позвонил, когда я ждала тебя на крыльце суда.

— Почему ты сразу не сказала?

— Не хотелось говорить об этом на улице или в баре, и за рулем тоже. Тут есть что обсудить. А потом уж ты решишь, все ли еще хочешь мне помогать.

— Рэнди состоит в мафии? — спросил Терри. — Если такая организация еще существует в чьем-то больном воображении.

— Это в Африке ты пристрастился к «Джонни Уолкеру» и заодно научился относиться ко всему так беззаботно? Словно ничто в мире тебя не колышет, — сказала она. — Нет, Рэнди не в мафии. Но у него есть негласный компаньон, который действительно очень близок к ее верхушке. Рэнди только играет в бандита. Это его новое амплуа. У него даже есть телохранитель, чистый гангстер, Эд назвал его Дуб. И знаешь, у кого он раздобыл этого парня? У Винсента Морако.

— Вот как? — произнес Терри.

— Именно так! Когда ты занимался сигаретами, разве не миссис Морако расплачивалась с вами?

— Да, но я как-то не думал, что она жена того самого Морако. Он старик, а она была совсем еще юной.

— Ты знаешь Винсента?

— Слышал о нем от Джонни. У него были связи.

— Вот слушай еще, — сказала Дебби. — Я хотела, чтобы Бернацки представлял меня в суде. Он сумел бы меня отмазать. Свести к условному сроку или трем месяцам отсидки. Да только он тогда занимался рэкетирами. Это было три года назад, и сейчас они наконец должны предстать перед федеральным судом: Тони Твинз, Тони Амилья и их босс Тони Верона. Им светит от двадцати пяти до пожизненного. В случае, если обвинение будет доказано.

— Эти парни, кажется, вечные.

— Первым двум за семьдесят. Всего было шесть обвиняемых по делу, эти три Тони и другие, о которых я прежде не слышала. Но у Вероны обострилась болезнь сердца, и он не смог предстать перед судом.

— Кажется, я начинаю догадываться, куда ты клонишь, — усмехнулся Терри.

— Я так и подумала, — сказала Дебби. — Оказывается, сигаретное дело связано с этим делом пятилетней давности. — Она отхлебнула водки, позволяя себе короткую передышку, прежде чем подвести жирную черту под сказанным: — Я поинтересовалась, могут ли тебя вызвать как свидетеля.

— Свидетельствовать против бандитов в федеральном суде? — спросил Терри, спокойно глядя на нее.

Ей захотелось расцеловать его.

— У тебя невероятная выдержка, Терр, даже если ты заранее догадался, к чему я клоню.

— «Свидетель обвинения», был такой неплохой фильм, — проговорил он. — С Чарлзом Лотоном и Марлен Дитрих… Но сейчас все звучит несколько иначе. Это ты сказала Бернацки, что я был замешан в сигаретном деле?

— Он спросил, что я делаю около суда. Я ответила, и тогда он сказал, что это дело еще не закончено.