Деньги - не проблема
Шрифт:
— Это мачете. — Он ступил на мраморный пол. — Я нашел его в церкви, после того как там зарезали семьдесят человек, пока я служил мессу. На нем все еще была кровь.
— Господи Исусе, — выдохнул Джонни. Дебби смотрела, как Терри поднимает нож, держа его за лезвие, и протягивает Джонни резную рукоять. Джонни, взяв нож в руки, пробормотал: — Господи Исусе, они кромсали этим людей?
— Отрезали им головы, — уточнил Терри, — и ступни.
Дебби тоже двинулась вниз по лестнице, держась рукой за золоченые перила. Она увидела, как Джонни взглянул вверх,
— Оно тяжелее, чем кажется. — И сделал быстрое рубящее движение. — Они в самом деле этим убивали?
И Терри ответил:
— На моих глазах.
Дебби остановилась на нижних ступенях лестницы, наблюдая.
Это был спектакль. Джонни явился требовать назад деньги, а Терри встретил его с мачете и рассказывает о резне в Африке.
Два бывших дружка-контрабандиста. Терри в «ливайсах» и белой рубашке навыпуск, наверное одолженной у Фрэна. Джонни в длинном пиджаке из черной кожи с поднятым воротником, поверх которого перекинуты собранные в хвост жидкие темные волосы. Он был по-своему недурен собой. Ростом пониже Терри, пять футов и восемь-десять дюймов, худощавый, но крепкий, слегка сутулый. Он сказал:
— Так ты священник? Что-то ни хрена не верится.
Но Дебби поняла это так, что он как раз верит. Она увидела, как Терри осеняет Джонни крестом и произносит: «In nomine patris, et filii, et spiritus sancti…»
Джонни замахал на него мачете:
— Заткнись, ради бога. Я хочу знать, куда ты дел мои деньги, десять кусков. И деньги Дики тоже.
— Дики пожертвовал свои сиротскому приюту.
— Вот как? — пробормотал Джонни. — Ну а я кому пожертвовал свои?
— Прокаженным.
— Вот как, прокаженным!
— Они покупали на них спиртное, чтобы облегчить свои страдания, — пояснил Терри. — Я сказал им, что все в порядке и ты не станешь возражать. Когда деньги обесценились, они перешли на банановое пиво.
— Банановое пиво! — воскликнул Джонни.
— Когда меняешь масло и видишь осадок в картере двигателя… так банановое пиво и выглядит.
— Ты, что ли, пил его?
— Не испытывал желания.
— А прокаженные небось пьют.
— Оно отвлекает их от болезни.
— Терр, насрать на прокаженных. Ты потратил мои деньги, так?
Дебби видела, как Терри беспомощным движением пожал плечами и показал пустые ладони.
— Я провел там пять лет, Джонни. На что я, как ты думаешь, там жил?
— На что живут другие миссионеры?
— На пожертвования. Не помнишь разве, как в школе мы собирали на нужды миссий? И для миссии Святого Мартина в Руанде в том числе. Можешь отнести это на счет своего подоходного налога.
— Думаешь, я плачу налоги?
— Твои пожертвования на прокаженных дали мне возможность прожить эти пять лет. Я мог покупать сладкий картофель и изредка мясо. В основном козлятину, но другое я не мог себе позволить. Если ты сможешь взглянуть на эти деньги как на свой дар миссии, тогда я смогу в свою очередь простить тебя за то, что ты сделал.
Дебби пришла в восхищение. Какой классный ход: свалить
— Простить меня? За что?
— За то, что втянул меня в это дело. Что сказал следователю, будто это была моя идея.
— Но ты умотал, а мы с Дики оказались в предвариловке. Там так паршиво, что только и ждешь, чтобы тебя быстрее отправили в тюрьму. Они там по полгода решают, куда тебя посадить — в федеральную или в тюрьму штата.
— Но видишь ли, Джонни, у меня неприятности. Сегодня днем мне надо идти на встречу с прокурором Джералдом Подиллой по поводу выдвинутого против меня обвинения.
— Этот ублюдок нас и упрятал!
— А теперь у него есть шанс упрятать меня — из-за того, что вы ему наговорили.
— Но ты ведь священник.
— Это не играет роли. Мне придется сказать мистеру Подилле, что ты солгал, что я всего-навсего вел грузовик.
— На здоровье!
— Тебе это не повредит?
— Рассказывай ему, что хочешь, я свое отсидел.
— Тебе пришлось нелегко? — спросил Терри.
— Где, в Джексоне? Сидеть с пятью тысячами придурков, которые орут и дерутся? Когда выходишь из камеры, только успевай смотреть по сторонам. Козел ты долбаный — нелегко пришлось! Я нанял двух самых здоровых черномазых в блоке, для охраны. И все равно получил удар пером в живот. Сам себе накладывал швы.
— А как Дики?
— У него в камере пять человек — практически одиночка. Продает свой приемник всяким маменькиным сынкам. Берет пятьдесят баксов, а приемник — шиш. Я ему твердил — как-нибудь нарвешься не на того парня, старик. Он говорит — насрать.
— Он собирается выходить оттуда?
— Хороший вопрос.
— А как Реджина?
— Она переродилась духовно. У нее на бампере автомобиля надпись: «Мой Босс — Еврейский Плотник». Вам не мешало бы с ней встретиться, спеть пару гимнов.
— А Мерси?
— Кончает школу, хочет заняться программированием.
— Никогда не угадаешь заранее, — пробормотал Терри.
— Не угадаешь — что?
Когда они ехали в город, Дебби, сидевшая за рулем, сказала:
— Вчера, когда мы говорили о Джонни, я сказала, что не хотела бы ему задолжать, а ты ответил, что не стоит беспокоиться. Ты знал, что сумеешь с ним справиться?
— Что сумею запудрить ему мозги, — уточнил Терри. — Он верит всему, что ему наплетут.
— Например, что ты священник.
— Ты видела сама: он не хочет в это верить, но верит.
— Ты когда-нибудь скажешь ему, что это не так?
— Не знаю. Может быть, когда-нибудь… А пока надо иметь его в виду. Он может нам пригодиться.
Они пообедали в греческом кафе: кальмары в оливковом масле, баранья нога, которую Терри нашел очень похожей на козью, и рисовый пудинг, который, как клялась Дебби, здесь лучший во всем городе. Многие из обедавших были присяжные заседатели из суда имени Фрэнка Мерфи, которые попали сюда впервые, и, словно туристы, широко раскрывали глаза, услышав: «Опа!» — и глядели, как официант ставит на стол охваченное огнем сырное блюдо.