Деньги
Шрифт:
Доктор повернул к нему лицо и весело посмотрел на него.
— Разве? — удивлённо сказал он. — Для меня это новость. Здесь, на русском пароходе знают больше, чем в медицинских кружках Стамбула? Но, мне кажется, ваше сообщение нуждается в проверке. Имеете ли вы положительные данные утверждать, что холера приютилась именно в Адрианополе, и каково там число заболеваний, и предприняты ли правительством меры к пресечению эпидемии? Если сведения ваши опираются на фактические данные, то я немедленно составлю отношение подлежащему начальству.
Анатолий
— Я ничего не утверждаю, — сказал он, — я знаю только, что в России эпидемии нет, а нас здесь запирают в карантин.
Доктор постарался придать своему лицу ещё более удивлённое выражение.
— Запирают? Но позвольте, — я именно приехал затем, чтоб дать вам свободный пропуск. У меня в портфеле проездные свидетельства. С своей стороны, я ускориваю официальную процедуру, насколько это в моей власти. Другой на моем месте, весьма возможно, затянул бы это дело на день и на два…
— Да бросьте вы его, не привязывайтесь, — сказал Анатолию Павловичу бухгалтер. — Пусть он скорее нас отпустит — и дело с концом.
— Ну-с, здесь темновато, — заговорил доктор. — Я бы очень желал получить две или даже четыре свечи. Никаких освидетельствований, никаких карантинов мне не надо. Достаточно слова почтенного капитана, что все пассажиры чувствуют себя хорошо, и я поверю на слово. Посмотрел бы я, как бы вы отделались, если б это был немецкий или испанский карантин. Поверьте, за экипажем было бы учреждено наблюдение, и остался бы совершенно неразрешённым вопрос, когда вы тронетесь дальше.
Санитар, стоявший сзади его стула, кивнул утвердительно головой на присутствующих. Глаза его говорили.
— Ах, какой тупой народ эти русские! Да дайте нам бакшиш. Не проще ли было ещё сегодня утром собрать соответствующую сумму? Ну, вот вы потеряли целый день. Теперь тоже теряете время.
Но пассажиры сидели, тупо смотря на ямочки доктора. Он поправил феску, водворил на место сползавшее пенсне и отпер портфель.
— Я приступаю к сбору за карантинный простой, — строго сказал он и ещё строже посмотрел на присутствующих. — Каждый из пассажиров облагается пятью пиастрами за каждый день.
— Но ведь это грабёж! — закричал по-русски товарищ прокурора, вскакивая с места. — Я пяти пиастров платить не намерен. Этого оставить нельзя!
— А знаете вы, что такое пять пиастров? — спросил его капитан.
Представитель обвинительной власти как-то осёкся. В самом деле, ему пиастр представился чем-то вроде фунта стерлингов, — а может быть и больше.
— Почём я знаю, — ответил он, но уже сильно понизив голос.
— Ведь пиастр-то меньше наших восьми копеек…
Этого он никак не ожидал, — да и остальные пассажиры тоже.
— Преблагородно, — заметил бухгалтер, — лучше бы взяли утром пятьдесят пиастров, да доставили бы нас вовремя в Золотой Рог, — а то было из чего канитель тянуть.
Доктор помакнул перо
— И зачем время тратить на письмо, — заметил он, — взял бы деньги, да отпустил нас без расписок.
— А как же нас выпустят без этого на берег? — спросил бухгалтер.
— Да неужто, вы думаете, кто-нибудь у вас спросит эти «пропускные бумаги»? — удивился капитан.
Перепелицын не выдержат и даже плюнул.
— Ну, я вам скажу, — только и мог проговорить он.
И в самом деле — доктор писал до глубокой ночи. Пассажиры напились чаю, часть из них легла спать, свечи сгорели наполовину, а он всё писал и писал. Его нос имел странную способность потеть, так что его приходилось вытирать со всех сторон каждые пять минут, дабы пенсне держалось на подобающем ему месте. Санитар давно уже клевал головою, и глаза его закатывались под лоб. На столе лежала груда серебра, и доктор поглядывал на неё с материнской нежностью. В каюте было душно, пахло новой краской от стен, — но врач ничего не замечал, и усердно загребал деньги.
Ветер после заката утих, небо расчистилось, загорелись звезды. Из далёких круглых облаков всплыла луна, пополневшая со вчерашней ночи, — и опять длинной золотой дорожкой загорелась рябь на водной поверхности. Опять сумерки надвинулись, сгустились сперва в садах, потом закрыли уклоны гор, заволокли сизые дали. На ясном небе вырезался стройный минарет соседней мечети. Но и он пропал, — и всё слилось в одну синюю дрожащую мглу. И опять кое-где загорелись огни. Опять послышалась протяжная, ноющая перекличка часовых, и продолжительный густой лай собак то на азиатском, то на европейском берегу.
По верхней палубе ходили Иван Михайлович и Тотти. Теперь вопрос о том, что они расстанутся через несколько часов был решён: пароход на заре должен был прибыть в Золотой Рог. Мысль о разлуке волновала их, — хотя всего трое суток они были знакомы. Говорили они мало, ходили молча и дышали влажным воздухом ночи.
— А я всё беспокоюсь, что вы останетесь одни, — говорил он. — Послушайте, мой двоюродный брат останется в Константинополе около трёх недель. Позвольте ему повидаться с вами.
— Ваш брат, — нерешительно сказала она. — У него такой сосредоточенный, замкнутый вид.
— Но всё же он русский, и порядочный человек. Дайте слово, что в случае нужды, вы обратитесь к нему.
— Я его не знаю.
— Я вам представлю его. Мало ли что может случиться! Бухгалтер остаётся всего на несколько дней и потому полезным вам быть не может. А с братом я вас познакомлю.
Анатолий Павлович не только ничего не имел против такого знакомства, но даже сказал, что он очень рад. Он изысканно приподнял свою серую пуховую шляпу и сказал, что mademoiselle может располагать им. Он остановится в большой английской гостинице в Пере, и всегда готов приехать по первому требованию mademoiselle.