Дэниел Мартин
Шрифт:
— Энтони, послушай, у меня было меньше часа, чтобы снова познакомиться с Джейн. Разумеется, она изменилась, это видно. Но она вовсе не производит впечатление человека, личность которого деформирована. И я знаю о ней от Каро. Девочка ею восхищается. Я представляю, что всё это значит для тебя, как велик соблазн строго себя судить и… — Дэн почувствовал, что вот-вот сорвётся, и взял себя в руки. — Ты понимаешь, что я хочу сказать.
— Параноидальный бред умирающего?
— Вовсе нет. Но ведь можно переборщить и с принципиальностью?
В комнате повисло молчание. Исхудалое лицо замкнулось в иррациональном упрямстве, чуть ли не в раздражении, в нежелании отказаться от давно вынашиваемых сомнений.
— А ты женился бы на Джейн, если бы я всё поломал с самого начала?
— На этот вопрос невозможно ответить. Ты и сам
— Но ведь ты был в неё влюблён?
— Меня влекло к ней. Как влекло потом ко многим женщинам. — Глаза Энтони пристально наблюдали за ним, слишком пристально, чтобы Дэн мог чувствовать себя спокойно; он потупился и пожал плечами. — Я не Казанова, Энтони, но был близок со многими. Я и в самом деле испытываю непреодолимую тягу к непостоянству. — Но Энтони всё молчал, и Дэну пришлось приподнять бокал и спросить: — Можно, я налью себе ещё?
— Пожалуйста.
Дэн прошёл к столику, где стояла бутылка хереса.
— И потом, ведь была же Нэлл, — сказал он.
— А сейчас? Есть кто-нибудь?
— Да. — Дэн обернулся, усмехнувшись с грустной иронией. — Совсем молодая. В дочки мне годится.
— Меня тут считают ужасно добропорядочным. Ни одной студентки не совратил. — Дэн улыбнулся, а Энтони продолжал: — И что же, ты не чувствуешь никакой ответственности перед ней?
— А как же. Я даже объяснил ей, что я такое на самом деле.
— Тогда ты оказался гораздо честнее и порядочнее, чем я.
Дверь отворилась: в проёме появилась молоденькая сестра. Она не произнесла ни слова, только притворно-строго взглянула на Энтони, о чём-то предупреждая. Он сказал: «Нет, ещё не пора». Она с готовностью кивнула и скрылась за дверью.
— Ты уверен…
— Да нет, нет. Просто девочка проявляет заботу.
С бокалом в руке Дэн подошёл к стеклянной двери и выглянул наружу: так он был рядом с Энтони, но лишь вполоборота к нему. Проехал автомобиль, потом — два студента на велосипедах; улица внизу полнилась туманом; вверху тянулись крыши Оксфорда — города, казалось, на века отставшего от того, другого, недавно покинутого Дэном в далёкой Калифорнии. Опять ему подумалось о Дженни, о том, насколько приятнее было бы поужинать сегодня с ней, а не с Джейн, поджидавшей его в холле; вернуться в настоящее, а не застревать в несказуемом прошлом. Он чувствовал какое-то психологическое удушье, клаустрофобию от этой замкнутой университетской жизни, гнёт чего-то невыразимого, что за всей этой умудрённостью и интеллектуальностью оставалось вечно незрелым, подростковым, бледным и хилым, словно растение, лишённое света, и в то же время защищённым множеством привилегий, укрытым от трудностей реальной жизни, от мира вне оксфордских стен. То же можно было отнести и ко всей Англии в целом.
— Ты что-то говорил об исправлении неудачного проекта.
— Скорее всего я ничего особенного не имел в виду… Просто, может, что хорошее и выйдет, если обозначить неудачи. Впрочем, нет, — поспешно продолжал он, — здесь я не вполне искренен. Это всего лишь гипотеза, Дэн. Надежда — вопреки всему, — что в один прекрасный день ты сумеешь найти время и поможешь вытащить из-под всего наносного ту Джейн, ту её личность, какой она могла бы быть… — Энтони пристально вглядывался в лицо Дэна, и — как ни странно — впервые за всё время взгляд его вдруг стал почти чужим, формально-вежливым. — Не мог ли бы ты снова стать ей другом?
— Энтони, я не был бы сейчас здесь, если бы… я же пытался дать вам знать… писал вам обоим… через Каро. Давно. Несколько месяцев назад.
И снова Дэн почувствовал, что предложил направление беседы, следовать которому Энтони вовсе не был намерен.
— Да… мы получили. — Он улыбнулся. — Удивляешься, почему мы никак не прореагировали? Или — почему только теперь?
— В общем — да. Самую малость.
— Знаешь, смерть очень похожа на профессора, чьи лекции слышит лишь тот, кто оказался в первом ряду, — сказал Энтони. — Это помогло мне выиграть битву с самим собой, Дэн. А Джейн её проигрывает. — Он помолчал в некотором замешательстве. — Она ведь не хотела, чтобы ты сегодня приехал. Не знаю, понял ты это или нет.
Дэн опять глянул вниз, в окно: улица словно вымерла.
— Она всё ещё винит меня за Нэлл?
— Не думаю, что в этом дело. Да и «винит» — вовсе не то слово. — Голос его теперь звучал не так резко. — Её реакция на прошлое совершенно иная, чем у меня, Подозреваю,
Теперь Дэн стоял, прислонившись к стене у стеклянной двери; Энтони избегал смотреть на него: пристально разглядывал серый больничный пол, будто именно к нему и обращался.
— Но в основном — совершенно не права.
Энтони улыбнулся, поднял на Дэна глаза:
— Но по крайней мере она отчасти права, полагая, что мною движут эгоистические, по сути, мотивы. Я ведь на самом деле прошу тебя сделать то, что не удалось сделать мне самому, Дэн. И я знаю. Невозможно объяснить. После всех этих лет… фактически, увы, не зная тебя больше. Просто — догадываюсь. Просто молюсь об удаче. Теперь, когда тебе вернули недостававшую в колоде карту.
Несколько мгновений — мгновений, снова и снова образующих странные геометрические построения, уничтожающие время и самое понятие хронологической последовательности, — двое мужчин вглядывались друг другу в глаза, пытаясь отыскать там не только кроющуюся в их глубине тайну, но и её разгадку. Код былого общения рушился, предлагался иной; и Дэн, хоть и не мог полностью осознать значительность происходящего, всё же понимал, что — даже если католицизм Энтони и не был теперь столь же неколебим, как прежде, — он сохранил гораздо более глубокую веру — веру в универсальный абсолют. То, что он, казалось, совершенно забыл о времени, о разрыве, обо всём остальном за пределами их разговора, было лишь функцией этой его веры: то, о чём я прошу, — вне времени… это абсурдно, но необходимо, этого требует всё моё существо, моя мораль, мои убеждения. Можешь мне удивляться, смеяться надо мной, презирать за то, что я до сих пор привержен той вере и той науке, над которыми всё больше и больше смеётся мир; но на самом деле в данный момент суть моя не в этом, и не поэтому мы с тобой оказались здесь. Возможно, сказывалась близость смерти, но Дэну подумалось, что он, видимо, всю жизнь заблуждался, полагая, что этот человек был философом всего лишь по интеллектуальной склонности, по складу ума. В глубине его души — и это трогало до слёз — крылось что-то простое до примитивности, чистая наивность детства и в то же время истинной взрослости того, другого, философа, который когда-то предпочёл цикуту лжи. 150
150
Имеется в виду Сократ (469–399 до н. э.) — древнегреческий философ (Афины), изучавший природу и характер человека; приговорённый к смерти за проповедование культа чуждых Афинам богов, отказался отречься от них и выпил яд.
— Энтони, ну разумеется… Если мои попытки могут помочь…
— Но я прошу о невозможном?
— Я этого не говорил. — Дэн снова разглядывал свой бокал. — Просто… ну… это ведь от Джейн зависит, разве нет? У неё теперь, вероятно, есть гораздо более близкие друзья.
— Но ей нужен кто-то, кто и знает её, и не знает. Кто помнит, какой она когда-то была. Она стала очень замкнутой, Дэн. Думаю, не только со мной. — Некоторое время он молча обдумывал следующую фразу. Потом заговорил снова: — Может быть, самая глубокая трещина в нашем браке образовалась из-за спора о том, сохраняем ли мы хоть какой-то контроль над собственной жизнью или нет. Брак наш стал непререкаемым доказательством того, что моя точка зрения ничего не стоит: вот одна из причин, по которой я не могу говорить с ней обо всём этом. Я проповедую в пустом храме, а это доказывает, что мои проповеди никчёмны. Теперь наши отношения свелись к нежно-вежливым. Как принято: умирающий муж, заботливая жена.