Деникин. Единая и неделимая

Кисин Сергей Валерьевич

В конце ноября есаул собрал в Новочеркасске на митинг 800 офицеров (всего в городе насчитывалось до 4 тысяч офицеров) и предложил записываться в отряд. «Я пойду драться с большевиками, и если меня убьют или повесят «товарищи», я буду знать, за что; но за что они вздернут вас, когда придут?» — аргументировал он. Аргумент возымел действие, и записались… 27 человек. Есаул в ярости обрушил на оставшихся массу ласкающих слух выражений, принятых в кавалерии. Записались еще 115. На следующий день, когда отряду предстояло отбывать на фронт к станции Лихая, на вокзал пришли 30 человек.

Тем не менее именно чернецовцы стали легендой Белого движения. Будучи комендантом Макеевских рудников, 27-летний есаул Чернецов быстро и жестоко подавил выступления шахтерских отрядов (только на одном Ясиновском руднике было расстреляно 118 горняков, оказавших

вооруженное сопротивление), за что заслужил прозвище «донской Ренненкампф» (по имени генерала Павла Ренненкампфа, командовавшего в 1905 году одним из наиболее одиозных карательных отрядов. В описываемое время Ренненкампф, кстати, прятался в Таганроге под чужим именем). Следует заметить, что отряд Чернецова действовал как раз в тех местах, где на каждой станции были расклеены приказы, согласно которым КАЖДОГО «подозрительного» можно было объявлять «офицером» и «контрреволюционером», едущим к Каледину, и расстреливать на месте без суда и следствия. Сколько свидетельств подобного беспредела вышло потом в белогвардейской печати и сколько на самом деле безвестных было «отправлено в штаб Духонина», никто никогда не считал. Классовую борьбу вели по выражению лица, которое было «слишком интеллигентским». Иными словами, «кадетской мордой» объявляли любого непонравившегося. Станции Волноваха, Дебальцево, Ясиноватая как раз отличались тем, что любой следующий на юг поезд обыскивался с особой тщательностью и из каждого «кадетские морды» выводились к ближайшему пакгаузу. Поэтому миндальничать в этом краю Чернецову отнюдь не приходилось.

Как писал о нем Деникин, «В личности этого храброго офицера сосредоточился как будто весь угасающий дух донского казачества. Его имя повторяется с гордостью и надеждой. Чернецов работает на всех направлениях: то разгоняет совет в Александровске-Грушевском, то усмиряет Макеевский рудничный район, то захватывает станцию Дебальцево, разбив несколько эшелонов красногвардейцев и захватив всех комиссаров. Успех сопутствует ему везде, о нем говорят и свои, и советские сводки, вокруг его имени родятся легенды, и большевики дорого оценивают его голову».

Первые же успехи партизан привлекли к ним до 600 бойцов при двух орудиях Сводной Михайловско-Константиновской батареи под командованием подполковника Дмитрия Миончинского. Одно из них было тем самым «похоронным», оборотисто одолженным у самих казаков.

Когда на Дон с севера навалились красные части из Петрограда, а казаки вернувшихся с «германской» и расквартированные в Каменской 27-го, 44~го, 2-го запасного, лейб-гвардии Казачьего и Атаманского полков 10 января 1918 года на съезде фронтового казачества лишили атаманского пернача Каледина и объявили о переходе власти в Донскому ВРК во главе с хорунжим Подтелковым, отряд Чернецова, прозванный «донской каретой скорой помощи», бросили на Каменскую разогнать бузотеров. Посланный туда первоначально 10-й казачий полк отказался драться, замитинговал и открыл фронт. Заткнули его гимназисты Чернецова, атаковавшие железнодорожные станции Зверево и Лихую, после чего красные в панике бежали из Каменской. Счастливый Каледин произвел Чернецова через чин в полковники.

Справедливости ради, стоит заметить, что сражавшаяся на стороне красных 12-я казачья батарея поставила шрапнель на самый высокий разрыв, чтобы она не причиняла вреда чернецовцам, а сами занимавшие левый фланг красных казаки пообещали в ходе тайных переговоров, что стрелять «по своим» не будут. Тогда еще договориться казакам друг с другом было легко.

Однако напор красных лишь возрастал. Назначенный командующим Южной группы войск красных беглый подпоручик Владимир Антонов-Овсеенко со стороны Украины повел в наступление на Таганрог и на Миллерово. На Таганрог через Лозовую и Никитовку двигалась колонна под командованием 25-летнего прапорщика-большевика Рудольфа Сиверса (10 тысяч штыков, 16 эскадронов конницы, 42 орудия и 2 бронепоезда). С севера, со стороны Дебальцево и Лисок, шли отряды московских и харьковских рабочих под командованием еще одного го-летнего прапорщика — левого эсера Юрия Саблина и 25-летнего рязанского милиционера левого эсера Григория Петрова (один из будущих 26 бакинских комиссаров) численностью около 6–7 тысяч человек.

С юга со стороны станции Торговая подпирал 156-й Елизаветпольский пехотный полк, возвращавшийся с Кавказского фронта.

Следует заметить, что, несмотря на громкие имена полков и гвардейцев, это были боевые столкновения

в узком понимании этого слова. Ни о какой позиционной войне речи не шло. Стычки происходили эпизодические, либо за важные населенные пункты, либо, что чаще, за узловые железнодорожные станции вдоль направления движения карательных войск. Паровоз подбрасывал несколько вагонов с* бойцами и платформ с артиллерией к станции, где те рассыпались в цепь и пытались ее атаковать с ходу под прикрытием бомбардировки. Если противник оказывал стойкое сопротивление, никто «до последнего патрона» не бился. Забирали раненых и убитых, грузились в вагоны и уезжали «зализывать раны» до следующего наскока, который мог состояться и через неделю.

Если противник понимал, что слабее, сам грузился в вагоны и отбывал до следующей станции, где все повторялось заново. Ни о каких обходных маневрах в голой зимней степи, где снегу по колено, речи быть не могло.

Станций в Донбассе и на Среднем Дону было много, так что «ползучие битвы» становились отличительной чертой Гражданской войны в России.

Что мог противопоставить красным Каледин? Чернецовская карета «скорой помощи», понесшая большие потери под Каменской, сумела разгромить Московский и Харьковские полки красных, захватив вагон снарядов (как назло, у самих вышло из строя одно из орудий) и 12 пулеметов, но 21 января угодила в окружение у станции Глубокая. Чернецов и 40 его партизан попали в плен к воевавшему на стороне красных Северному казачьему отряду войскового старшины Николая Голубова. В свое время Голубов был ярым монархистом, во время приезда Николая II на Дон в 1913 году собирал окурки царя, целовал ступеньки, по которым тот ходил. В революцию он стал «атаманом голутвенных казаков», вроде Стеньки Разина, мечтая об официальном атаманском перначе. Популярного Чернецова он не тронул, желая сохранить авторитет и поторговаться с Калединым, сдал пленных главе ВРК Подтелкову. Зато у этого «хозяина Дона» пиетета к землякам уже не наблюдалось. Он лично зарубил полковника, а его каратели — всех остальных пленных. Большая кровь вызывала большое ожесточение.

Узнавший об этом Голубов схватился за шашку: «Что ты, мерзавец, наделал! Как я буду теперь разговаривать с правительством: оно ни на какие уступки не пойдет…» Потом устроил истерику и расплакался. Посмеивавшийся в усы Подтелков только отмахивался. Своим же объяснял: «Голубов его жалеет, потому как сам офицер».

По признанию Деникина, «Со смертью Чернецова как будто ушла душа от всего дела обороны Дона. Все окончательно разваливалось. Донское правительство вновь вступило в переговоры с Подтелковым, а генерал Каледин обратился к Дону с последним своим призывом — посылать казаков-добровольцев в партизанские отряды».

Однако главного Чернецов добился — наступление было сорвано. Командир отряда Петров был ранен в ногу, и красные дальше идти не рискнули. 23 января один из красных командиров телеграфировал в Петроград: «Еще одна такая победа, и мы погибли».

Каледин сделал превентивный ход — распустил по домам казаков, признавших Каменский ревком. По куреням разъехались казаки из двух третей всех донских полков. Они не хотели воевать ни за белых, ни за красных. Подтелков попытался провести мобилизацию, но она сорвалась. В Миллерово к месту сбора прибыло 1600 человек, но на погрузку в вагоны явилось 80, остальные разбежались.

Каледин сделал походным атаманом опытного генерала Назарова, поручив ему командовать Ростовском районом. Прикрывать таганрогское направление со стороны Украины отправился сводный отряд добровольцев под командованием приехавшего одним из последних на Дон из «знаковых фигур» полковником Александром Кутеповым.

Однако, кроме добровольцев, в бой больше никто не рвался. Профессиональные военные предпочитали отсиживаться при-штабах, пока в зимней стуже коченели в караулах гимназисты. Добровольцев на фронте, прикрывавшем с севера новочеркасское направление и с запада таганрогское, было около 2 тысяч, казаков-партизан Чернецова, Семилетова и Грекова — по 400 в каждом из отрядов. Были еще более мелкие партизанские соединения — крутинский летучий отряд есаула Романа Лазарева, полковников Николая Упорникова, Исаака Быкадорова и Тихона Краснянского, сотника Федора Назарова, войскового старшины Михаила Гнилорыбова и др. Они были рассеяны по всей Донской области и в боях участвовали лишь эпизодически. Каледин только на них мог делать ставку, считая, что лишь добровольческие казачьи подразделения способны реально противостоять красным.