Деникин. Единая и неделимая
Шрифт:
Настроение совсем упало, пошли слухи один страшней другого — якобы конница решила бросить пехоту и пробиваться сама, якобы в полках решили продать большевикам командиров, якобы матрос Баткин пытается договориться с красными. Полковник Тимановский скрытно придвинул к штабу офицерскую часть. На всякий случай.
Стали уходить поодиночке. Ушел генерал-лейтенант Яков Гилленшмидт и пропал без вести.
Пришлось прорываться через железную дорогу, где добровольцев поджидали два бронепоезда. Обманули красных, перешли дорогу там, где их не ждали.
У станицы Медведовской генерал Марков припер к стенке путевого обходчика и револьвером в ухо заставил его успокоить по телефону большевиков. В темноте они вроде ничего не почуяли, но когда добровольцы выстрелами спугнули красных часовых, бронепоезд со станции
Последующие дни петляли между железнодорожными ветками, подрывая пути и запутывая следы. В армию потекли кубанцы, пополняя ряды выбывших. В станицах встречали уже как старых знакомых.
Следует заметить, что на тот момент Добрармия была в прямом смысле добровольческой. Ни о какой мобилизации речи не шло, в нее приходили люди бороться за идею, поэтому никто сюда силком никого не тянул. Хочешь воевать за Россию в том смысле, как ее понимали Корнилов с Алексеевым, милости просим, не хочешь — никто держать не станет. Сохранились слова, которые резкий на язык Марков в тот момент высказал одуревшим от боев подчиненным Офицерского полка: «Ныне армия вышла из-под ударов, оправилась, вновь сформировалась и готова к новым боям… Но я слышал, что в минувший тяжелый период жизни армии некоторые из вас, не веря в успех, покинули наши ряды и попытались спрятаться в селах. Нам хорошо известно, какая их постигла участь, они не спасли свою драгоценную шкуру. Если же кто-либо еще желает уйти к мирной жизни, пусть скажет заранее. Удерживать не стану. Вольному — воля, спасенному — рай, и… к черту».
К тому же оживавшая Добровольческая армия получила две разноречивые, но крайне важные новости — большевики подписали Брестский мир, и немцы идут на Дон, а также то, что порадовало их больше всего, — восстали донские казаки. Случилось то, чего так боялись, и чего так ждали. Ленин капитулировал перед злейшим врагом добровольцев, а значит, три года войны они проливали кровь зря. Этот враг скоро появится в прямой видимости.
С другой стороны, возлагавшиеся на казачество надежды оправдались. Донцы недолго терпели над собой комиссаров, и теперь Тихий Дон готов стать под знамена Белого движения. Генерального штаба полковник Владимир Барцевич, посланный в разведку, привез депутацию от донцов из 17 человек, которые сообщили, что генерал Попов окончил Степной поход в Новочеркасске, выбив оттуда большевиков с помощью пришедшего из далеких румынских Ясс отряда полковника Михаила Дроздовского, который ищет встречи с командованием Добрармии.
Это совершенно ободрило обескровленную армию. Значит, есть еще другие силы в России, кроме них. Есть еще офицеры, которые взялись за оружие и пришли на Дон вместе сражаться с большевиками.
Направление движения было выбрано однозначно — на Дон. 19 апреля армия двинулась обратно.
Подробности в штабе сообщили члены делегации. Выяснилось, что восстание спровоцировал беспредел местного красногвардейского отряда в станице Цимлянской, где голубевцы растратили станичную казну себе на жалованье, а затем наложили на цимлянцев контрибуцию. Казаки обомлели от такой наглости и на станичном сборе постановили распустить отряд из 70 красногвардейцев. Голубевцы отказались возвращать казну и стали уходить на станцию Ремонтная, ища поддержки. Тогда казаки ударили «сполох», войсковой старшина Иван Голицын заявил, что такой власти на Дону «не любо», и разослал гонцов в Терновскую, Кумшатскую, Филипповскую и Верхне-Курмоярскую станицы. Беглецов догнали, деньги отобрали, а самих порубили в капусту. Теперь уже отступать было поздно. Иллюзии относительно возможности «мирного сосуществования» с большевиками кончились, тем более, что и без беспредела цимлянцев на Дону хватало злобы среди казаков — крестьяне уже кинулись делить казачью землю, чего вольное воинство потерпеть не могло. Получалось, что вместо ожидаемых дополнительных
18 марта поднялась станица Суворовская. Восстание кубарем покатилось по станицам 1-го и 2-го Донских округов, были направлены гонцы к партизанам генерала Попова с просьбой о поддержке. Генерал к тому времени маневрировал на Маныче и Салу, ухитрившись не только сберечь в мелких стычках основные силы, но и пополниться несколькими сотнями калмыков станиц Платовской (родина Семена Буденного), Бурульской и Граббевской — дополнительно 770 шашек.
Узнав о начале восстания, Попов двинул партизан к Дону. Голубевцы, не сумев отсечь партизан от повстанцев, ввиду начала весны решили, что хватит воевать, как пишет историк Андрей Венков, у них «начались торжества, пьянство и самоде-мобилизация на полевые работы».
К концу марта неугомонный мигулинец Попов, который также испытывал проблемы с дисциплиной рядовых казаков, желавших пахать, а не воевать, собрал офицеров и переправился через Дон у станицы Нижне-Курмоярской, начав движение на Новочеркасск.
В начале апреля восстали донцы ближних к казачьей столице станиц Кривянская, Заплавская, Бессергеневская, Мелеховская, Раздорская и Багаевская. Их возглавил войсковой старшина Михаил Фетисов (у друзей имел прозвище «Ахмет мирза Пей Наливай Бей Выталкивай Выгоняй Бек Фетисов»), собравший партизанский отряд из бывших сослуживцев по 7-му Донскому казачьему полку. 1 апреля отряд лихой и абсолютно авантюрной атакой выбил красных из Новочеркасска.
Стратегического смысла в этом не было никакого — маленький отряд не смог бы не только удержать большой город, но даже контролировать его центральную часть. Но ведь плох тот казак, который не мечтает стать атаманом.
Через три дня красные перебросили подкрепления из Ростова, и «Ахмет мирза» вынужден был вновь уводить партизан к Дону на поиски «степняков» генерала Попова.
Походный атаман был умнее и дальновиднее, на рожон не лез, пернача себе не искал. Спокойно формировал «пояс сопротивления». К середине апреля на Дону уже были сформированы три «фронта» — Задонская группа генерала Ивана Семенова (район Кагальницкой — Егорлыкской), Южная группа Генерального штаба полковника Святослава Денисова (район станицы Заплавской), Северная группа войскового старшины Эммануила Семилетова (район Раздорской). Общая численность повстанцев составляла не менее 10 тысяч сабель, что являлось уже очень мощной силой, с которой большевикам приходилось считаться.
Самим красным в это время уже было не до погонь за партизанами — на Дон стремительно продвигались немцы, оккупировав по Брестскому миру Прибалтику, Белоруссию и Украину. Германские и австрийские разъезды уже выходили к границам Донской области, внося разлад в умы руководства «Донской советской республики», настроенной преимущественно левоэсеровски (сам глава Совнаркома ДСР подхорунжий Федор Подтелков также был левым эсером). На I Съезде Советов ДСР в апреле горячие головы от эсеров и левых коммунистов даже протолкнули резолюцию об объявлении «революционной войны» Германии, вопреки позиции Ленина и Ко по любому, пусть даже «похабному», но миру с тевтонами. А поскольку надежных войск в Ростове для этого не было вообще, военный комиссар Подтелков с комиссаром по делам управления прапорщиком Михаилом Кривошлыковым с отрядом в 120 человек и 10 млн николаевских рублей отправились на Верхний Дон в Хоперский и Усть-Медведицкий округа проводить мобилизацию в «революционную армию» для отпора немцам. Считалось, что более бедные верховые станицы априори должны выступить на стороне большевиков, сам Подтелков был родом из верхнедонского хутора Крутовского.
Однако уже сами большевики выпустили ситуацию на Дону из-под контроля — казачество, видя, куда гнут новые власти, терпеть их долее не захотело ни в низовых, ни в верховых станицах. Отряд Подтелкова был разоружен у станицы Краснокутской, а затем у хутора Пономарева после краткого суда обоих главарей, как изменников Дону, приговорили к повешению, а остальных — к расстрелу.
В самом Ростове уже было непонятно, кто именно контролирует ситуацию. Рабочие так и оставались под сильным влиянием меньшевистского Донкома РСДРП, левые коммунисты и эсеры игнорировали рекомендации Ленина, требовавшего прекратить антигерманскую пропаганду.