Дэнилидиса - непутёвый герой

Жмыхов Денис Валерьевич

Даг, паршивец, оказался исполнительным и расторопным: не прошло и двух минут, как перед источающей блеск красоты и мёд улыбок княгиней, застыл в благоговейном поклоне польщённый вниманием музыкант, сжимая в руке изогнутый гриф того самого кинтара.

– Как твоё имя?
– Мелодичный голосок её светлости обрёл металлические нотки.

– Лойнэль, ваша светлость.
– Учтиво ответил музыкант, не поднимая головы.

– Лойнэль, - требовательно проворковала княгиня, - передай свой музыкальный иснтрумент его светлости маркграфу.

Музыкант вздрогнул и поднял взгляд, умоляюще глядя то на княгиню, то на меня, явно переживая за свою пузатую гитару и боясь, что высокородные, но невежественные люди что-ниубдь сломают или испортят - потом никакими возмещениями не загладить. Но возразить что-либо Лойнэль не смел и потому безропотно подчинился приказу, опасливо приблизившись

ко мне и на дрожащих руках протягивая этот самый кинтар.

Я милостиво соизволил принять подношение и величавым кивком показал, что музыкант может быть свободен.

– Ваша светлость, - вновь назойливо защебетала княгиня, одаривая меня очередной сладкой порцией своей улыбки, - мы все внимание.

– Просим, - поддакнул Телеремнар, в чьих глазах промелькнуло участливое сочуствие. Хоть на том спасибо, эрцграф, вон, так вообще откровенно наслаждается моим замешательством и неминуемым позором. Ну, ничего, гадина столичная, я тебе это ещё припомню!

Я с видом того ещё знатока критически осмотрел преподнесённый инструмент, прикидывая, как бы поудобней его пристроить, чтобы хоть что-то вменяемое сыграть. Так, корпус довольно выпуклый, значит придётся разместить его между ногами, упирая в живот. Гриф длинноват, но это не проблема, проблема была в отсутствии деления на лады, что приводило к некоторому замешательству при постановке аккордов - но это ничего, можно и на слух подобрать. Выяснилось также, что при подобной постановке инструмента играть на нём можно преимущественно боем и иногда щипком - про переборы можно забыть, что на самом деле ни сколько не огорчало, а можно сказать даже наоборот.

Так, притирка закончена, трон по моей просьбе слегка отодвинули от стола, с инструментом ознакомлен, для пробы пару раз тренькнул - благо здесь тоже шесть струн, и, с улыбкой взглянув на расположившихся полукругом высокородных слушателей, ударил по струнам и запел:

Плач дождя режет мне уши, Вой ветра разбивает глаза, Наполняя наши души Сказкою без конца. На мрачном небе грязные тучи, На наших щеках дорожки воды, Вот он единственный случай Не ждать прихода беды. Лишь идиотам жизнь это долг И нету у них ни любви, ни мечты, Насыщаясь мной по ночам, Так шептала мне ты. Ночь собакой болотной масти Ставит надежде нашей кресты, Ведь жизнь - ожидание счастья, Так сказала мне ты. И вот ты спишь в холодной земле, Своё счастье, быть может, ты нашла, А я никто и нигде, Я жив, но сошёл с ума. Лишь идиотам жизнь это долг И нету у них ни любви, ни мечты, Насыщаясь мной по ночам, Так шептала мне ты. Да, ты любила солнечный свет, Да, ты грустила, когда шёл дождь... И вот тебя уже нет, Я знаю, это не ложь. Я сам тебе выкопал новый дом, Я сам твоё тело бросил туда, Теперь можешь думать о том, Почему мне так нравилась тьма. Теперь-то ты знаешь, что жизнь это боль И места в ней нет для любви и мечты, Насыщаясь мной по ночам, Об этом не думала ты. Насыщаясь мной по ночам, Об этом не думала ты.

Я замолчал, струны ещё вибрировали, сохраняя в памяти новую мелодию, отголоски песни исчезали где-то под самым каменным сводом и затихали в толчках сердца.... И только тут я заметил, что сижу с закрытыми глазами и прислушиваюсь к дробному стуку этого кровавого комочка в груди.

Я медленно открыл глаза и встретился с задумчивым и слегка растерянным взглядом лучезарной княгини.

– Ваша светлость, - грудным голосом произнесла она, - вы волшебник? Не смейтесь и не смотрите так, я спрашиваю совершенно серьёзно. Я не всё поняла, но я погрузилась в вашу песню и вашу музыку, я видела низкое тяжёлое небо и крупные капли дождя, я чувствовала запах мокрой земли... Ваша светлость, ответьте!

Признаться, такое откровение меня слегка озадачило, и что ответить я не знал, лишь хлопая глазами, да оттирая выступивший пот. Ведь я пел на русском языке, который хоть и схож с языком Алденнора, но различия есть и особенно остро они проявляются как раз в стихах и песнях.

– Ваша светлость, - начал я, - никакой я не волшебник и волшебства тут нет...

– Тогда что же это?
– Требовательно перебила меня княгиня.

– Просто песня, - всё, что смог ответить я, - одна из двух моих песен, которые я помню наизусть.

– Прошу вас, спойте и вторую.
– Княгиня уже взяла себя в руки и вновь источала возвышенную красоту, щедро сдобренную улыбкой.

– К вашим услугам.
– Козырнул я куртуазностью, чувствуя себя уже намного увереннее, чем до начала демонстрации собственного, так сказать, творчества.

– Эта песня, - пустился я в объяснения, заметив подобравшихся к возвышению некоторых заинтересованных лордов и командиров, - повествует о подвиге, совершённом одним слепым охотником, избавившим мир от опасного создания.

– И что же это за охотник?
– Оживился вдруг невозмутимый эрцграф.
– И что за создание?

– О, ваша светлость, - ответил я, глядя на Луциния и начав подбирать аккорды, - имя охотника неизвестно, как всякого бескорыстного героя. А создание это так называемое дитя химер, которое могла превращаться в прекрасную деву, чем приманивала мужчин и мучительно убивала их, сжигая беспощадным пламенем.

– Очень интересно.
– Отстранённо-вежливо кивнул эрцграф.

– Слушайте.
– Коротко сказал я и запел:

В тихой траве, у тёмной заводи, Среди древних холодных пещер, На прелой листве, принесённой загодя, Спало безмятежно дитя химер. И старый охотник с отточенным жалом Шёл по следу семь лет, Никто не знал, что в прошлом с ним стало, Но семь лет он не видел свет. А дитя химер имело привычку Превращаться в красивых жён, И каждый мужчина, вглядевшись ей в личико, Был пламенем адским сожжён. И вот охотник у холодных пещер, А в руках смертоносная сталь. Вздрогнув, проснулось дитя химер И взглянула с улыбкой в даль. И обернулось дитя красивою девой, Заведя любовную речь. А охотник, хмыкнув, обошёл её слева И срубил её голову с плеч. И после, разрезав, сжёг её тело И превратил пещеру в склеп. Сделал охотник великое дело, Потому что семь лет был слеп.

Мотив был залихватски прост, и я видел, что эта песня пришлась больше по душе имперским командирам, которые пытались подпевать без слов и отстукивать мотив подкованными сапожищами. Как только я замолчал, зал разразился криками одобрения, так что пришлось великодушно раскланиваться и приветственно помахивать рукой.

– Ваша светлость, - навязчиво напомнила о себе княгиня, когда наши сидячие места вновь были приведены в подобающее положение, а бледный Лойнэль получил обратно в дрожащие руки свой музыкальный инструмент, - вы поражаете своей многогранностью и сегодня вы сделали ещё один шаг к завоеванию сердец суровых воинов, что в будущем может стать надёжной опорой.