Дэнилидиса - непутёвый герой

Жмыхов Денис Валерьевич

– Ого!
– Нарочито радостно воскликнул ехавший в пяти шагах за повозкой закутанный во всё грязно-серое всадник.
– Живой всё-таки! Ты смотри! Эй! Ты чего творишь?!
– Нечаянная радость его резко сменилась праведным гневом.

Но мне было всё равно, меня выворачивало до чугунной тяжести в башке и "острых соплей" в горле. Арьергардный еще чего-то поорал и заткнулся; повозка встала.

Когда рвать в раскисшую грязь дороги стало нечем, даже желчью, меня отпустило и я в изнеможении сполз на покрытый соломой дощатый настил дна повозки. Однако давать отдыхать мне никто не собирался; полог резко ушел вверх и в

мутно-светлом проёме нарисовался широкоплечий темноволосый воин всё в тех же серых одеждах, только с открытым обветренным лицом и таким пронзительно-тяжелым взглядом, что становилось сразу понятно это - Вожак. Именно так - с большой буквы "В". Всё в его фигуре, взгляде, поджатых губах говорило о том, что попадать в его поле зрения, а тем более переходить дорогу опасно чрезвычайно. Смертельно.

Без лишних слов и прелюдий он просто схватил меня за шиворот рубашки и выдернул из повозки с той легкостью, с какой детки тискают хорошеньких котяток и щеночков. Пока я барахтался в грязи, пытаясь встать, меня вновь вздёрнули за шиворот и швырнули в сторону от проложенной колеи - на относительно чистую и мокрую от недавнего дождя траву, почти у самых стволов деревьев, обступившего нашу крохотную кавалькаду, леса.

Их оказалось трое - облаченных в серое представителей элитной Имперской гвардии, а в простонародье - ухарей или сероплащников, и сейчас они нависали над распростертым в мокрой траве мной в практически глухой чащобе леса, вдалеке от населенных пунктов и оживленных дорог.

Животный страх за собственную жизнь и целостность физического тела скрутил меня до дрожи в конечностях и до неспособности адекватного мышления. Однако задаваемые мне вопросы я различал и понимал:

– Сам сядешь или помочь?
– Стальным голосом поинтересовался Вожак, слегка приподнимая меня за ткань рубашки.

– Сам...
– Просипел я, с натугой выталкивая слова из опухшей глотки и кое-как принимая сидячее положение.

– Слушай сюда.
– Продолжал Вожак.
– Сейчас отвечаешь на вопросы, кратко, правдиво, быстро. Понял?

– Понял.
– Проблеял я, кивнув для верности.

– Это радует.

– Эрегот! Подойди!
– Приказал он одному из подчиненных.

Названный воин приблизился, чуть прихрамывая. Я с удивлением узнал того самого "старшего", с которым схлестнулись в глухом дворе в Вышинске. Эрегот молча обошел меня, застыв за спиной, в следующую секунду сзади послышался шорох извлекаемого из ножен клинка.

– Приступим.
– Коротко бросил Вожак.
– Таиться ни к чему. Меня зовут Перегонт, я сотник Чрезвычайной Императорской Службы и особым императорским Указом призван разобраться в возникших проблемах в южных пределах Империи, сиречь - Элмор, Изимор, Уттор и иже с ними. Насколько нам стало известно, что один из Артефактов Разрушения, а именно - так называемый Перстень Бордвика после устранения носителя, то есть самого Бордвика, не перестал эманировать, но напротив, лишь усилил своё влияние на тонкие потоки.... Ээээ.... В Бездну изящную словесность!
– Вдруг сплюнул сероплащник.
– Перстень до сих пор действует и сейчас он ещё опаснее для Империи, чем был до этого! И всё дело в новом носителе. То есть в тебе!

Я невольно шарахнулся в сторону от ставшего вдруг колюче-злым взгляда имперского сотника, но сзади в основание шеи мне уперся холодный клинок Эрегота, который, видимо, был бы не против поквитаться со мной.

– Э-э...это как?
– Промямлил я.

Перегонт неуловимым движением схватил меня за отворот рубашки и притянул вплотную к своему лицу, буквально буравя мои глаза стальным взглядом.

– Ты откуда будешь, неприкаянный?
– Тихо, но так, что слова пудовыми молотами бухали по ушам, проговорил сероплащник.
– Твои следы берутся из ниоткуда, а путь пропитан кровью и эманацией Перстня!

– Так... Это... Я ж сказал уже в-вашим... ээээ.... Людям.
– Продолжал мямлить я.
– Из другого мира я. Из другого города... Блин...

Лицо Перегонта окаменело, он резко встал и коротко бросил третьему ухарю, стоявшему поодаль и занимающимся лошадьми: "Доставай".

Эрегот вышел из-за спины, закрывая обзор и не давая рассмотреть приготовления, которые велись явно по мою душу.

– Где же твоя сила и натиск, Погибель Бордвика?
– Спросил он, усмехаясь.

Как ни странно, но я потихоньку приходил в себя, нет, страх остался, но это был страх неопределенности наиближайшего будущего, но исчез тот животный, стадный страх, мелкий страх за свою душонку. В висках всё также бухала кровь пополам с адреналином, но мысли прояснялись, а руки уже почти не тряслись.

– Хотелось бы и мне знать.
– Проворчал я в ответ.
– А то как-то уж очень... не хватает... их.

Эрегот лишь улыбнулся, немного грустно и даже почти сочувствующе и просто, без изысков, пнул меня ногой в лицо. В глазах потемнело, болью резануло в левой скуле, на фоне тьмы заплясало мелкое крошево искорок, но каким-то чудом я остался в сознании и лишь упал навзничь.

– Эрегот!
– Резко одернул, подходя к нам, своего подчиненного сотник.- Счёты сведёшь потом, а сейчас он мне нужен с целой головой!

– Виноват, не сдержался!
– По-строевому отчеканил Эрегот и отошел в сторону по знаку командира.

– Поднимайся!
– Уже мне скомандовал Перегонт.
– У нас впереди еще долгий разговор.

– Да уж.- Невесело рассмеялся я, с трудом и натужным кряхтеньем придавая своему телу более-менее вертикальное положение.
– Дисциплинка у твоих чё-то не очень. Хромает.

– Смотри, Илидис.
– Вместо ответа Перегонт ткнул мне в глаза маленькую склянку с бурой жидкостью.
– Говорю тебе, чтоб ты сам себе же не навредил, а я получил наиболее полную и точную информацию. Это "Слеза правды", слышал о такой?

В его тоне была та пугающая уверенность известности данного препарата, что он в удивлении даже округлил глаза, когда услышал в ответ моё сбивчивое: "Н-нет...".

– Ну ничего.
– Почти по-отечески ответил он.
– Как раз по себе узнаешь. Но, так и быть, посвящу тебя в его "тайны", чтоб знал, что тебя ждёт.

– Так вот.
– Продолжил Перегонт после короткой паузы, с преувеличенным вниманием "опера" разглядывая моё лицо с его неконтролируемой мимикой.
– Тот, кто этой "слёзки" слизнёт, тот соврать не сможет, как бы ему ни хотелось. Всю правду расскажет, какая бы она ни была. Вот только бы не умер допрашиваемый к концу допроса.

От таких слов в районе поджелудочной неприятно кольнуло, пытаться сохранить лицо получалось всё сложнее, если получалось вообще.

– Так что, пей.
– Просто сказал Перегонт, без лишней суеты хватая меня за горло и вливая в глотку противно-обжигающую жидкость.