Дэнс, дэнс, дэнс
Шрифт:
— Но зачем тебе ее убивать? Никакого же смысла!
— Не знаю, — сказал он. — Тяга к саморазрушению. Есть у меня такое. С давних пор. Стресс накапливается — и я проваливаюсь туда, внутрь. В зазор между мной настоящим — и тем, кого я играю. Этот чертов зазор я сам в себе вижу отчетливо. Огромная трещина — словно земля под ногами распахивается. Ноги разъезжаются — и я лечу туда, в эту пропасть. Глубокую, темную — хоть глаз выколи… Когда это случается, я вечно что-нибудь разрушаю. Потом спохватываюсь — а ничего уже не исправить. В детстве часто было такое. Постоянно что-то крушил или разбивал. Карандаши ломал. Стаканы бил. Модели из конструктора ногами топтал. Зачем — не знаю. Пока маленький был, на людях такого себе не позволял. Только если один оставался. Но уже в школе, классе в третьем, друга с обрыва столкнул. Зачем? Черт меня разберет. Опомнился — приятель внизу валяется. Слава богу, обрыв невысокий был. Парень легкими
Я вздохнул. Готанда покачал головой.
— Только как мне всё это проверить? — продолжал он. — Никаких доказательств, что я убийца, у меня нет. Трупа нет. Лопаты нет. Брюки землей не испачканы. На руках никаких мозолей. Да и вообще — рытьём одной могилки мозолей не заработаешь. Где закопал — тоже не помню… Ну, пойду я в полицию, признаюсь во всем — кто мне поверит? Трупа нет — значит, нет и убийства. Даже моральный ущерб возмещать будет некому. Она исчезла. И это все, что я знаю… Сколько уж раз я собирался тебе обо всем рассказать! Язык не поворачивался. Боялся, расскажу — и между нами что-то пропадет. Понимаешь, пока мы с тобой встречались, я вдруг научился расслабляться как никогда. Больше не чувствовал своего зазора, не разъезжались ноги… Для меня это — страшно важная вещь. Я не хотел терять наши отношения. И все откладывал разговор на потом. При каждой встрече думал: “не теперь, как-нибудь в другой раз”. И вот — нa тебе, дотянул. На самом-то деле, давно уже надо было признаться…
— Признаться? — не понял я. — В чем? Сам же говоришь, никаких доказательств нет…
— Дело не в доказательствах. Я должен был сам тебе обо всем рассказать, и как можно раньше. А я скрывал. Вот в чем проблема.
— Ну, хорошо. Предположим, ты действительно убил Кики. Но ты ведь не хотел ее убивать!
Он посмотрел на свою раскрытую ладонь.
— Не хотел. И никаких причин для этого не было. Господи, да зачем же мне убивать Кики? Она мне нравилась. Мы дружили — пусть даже и в такой ограниченной форме. О чем мы только не разговаривали! Я ей про жену рассказывал. Она очень внимательно слушала, участливо так. Зачем мне ее убивать? Но я все-таки ее убил. Вот этими руками. И при этом — совсем не желал ее смерти. Я душил ее, как собственную тень. И думал: вот моя тень, которую я должен убить. Если я убью эту тень, жизнь наконец-то пойдет как надо… А это была не тень. Это была Кики. Только не в этом мире — а там, в темноте. Там — совсем другой мир. Понимаешь? Не здесь! Кики сама меня туда заманила. Шептать начала: “Ну, давай, задуши меня! Задуши, я не обижусь…”. Сама попросила — и даже сопротивляться не стала. Именно так, я не вру… Вот чего я понять не могу. Как такое возможно на самом деле? Разве всё это — не обычный ночной кошмар? Чем дольше об этом думаю — тем больше реальность в бреду растворяется, как сахар в кофе. Зачем Кики это шептала? За каким чертом сама попросила ее убить?..
Я допил согревшееся пиво. Сигаретный дым собирался под потолком, густея, как привидение. Кто-то толкнул меня в спину и извинился. По ресторанной трансляции объявляли готовые заказы: пицца такая-то, столик такой-то.
— Еще пива хочешь? — спросил я Готанду.
— Давай, — кивнул он.
Я прошел к стойке, купил два пива и вернулся. Не говоря ни слова, мы принялись за пиво. В ресторане кишело, как на станции Акихабара[92] в час пик: посетители слонялись туда-сюда мимо нашего столика, не обращая на нас никакого внимания. Никто не слушал, что мы говорим. Никто не пялился на Готанду.
— Что я говорил? — произнес он с довольной улыбкой. — В такую дыру ни одну знаменитость силком не затащишь!
Сказав так, он поболтал опустевшей на треть пивной кружкой, точно пробиркой на уроке естествознания.
— Давай забудем, — тихо предложил я. — Я как-нибудь сумею забыть. И ты забудь.
— Ты думаешь, я смогу? Это тебе легко говорить. Ты ее собственными руками не душил…
— Послушай, старик. Никаких доказательств, что ты убил, нет. Перестань попусту казниться. Я сильно подозреваю, что ты просто по инерции играешь очередную роль, увязывая свои комплексы с исчезновением Кики. Ведь такое тоже возможно, не правда ли?
— Возможно? — переспросил он и уперся локтями в стол. — Хорошо, поговорим о возможностях. Любимая тема, можно сказать… Существует много разных возможностей. В частности, существует возможность того, что я убью свою жену. А что? Если она попросит, как Кики, и сопротивляться не станет — возможно, я задушу ее точно так же. В последнее время я часто об этом думаю. Чем чаще думаю — тем больше эта возможность растет, набирает силы у меня внутри. Не остановишь никак. Я не могу это контролировать. Я ведь в детстве не только почтовые ящики поджигал. Я и кошек убивал. Самыми разными способами. Просто не мог удержаться. По ночам в соседских домах окна бил. Камнем из рогатки — шарах! — и удираю на велосипеде. И перестать не могу, хоть сдохни… До сих пор никому об этом не говорил. Тебе первому рассказываю все как есть. И сразу — точно камень с души… Только это не значит, что я внутри становлюсь другим. Меня уже не остановить. Слишком огромная пропасть между тем, кого я играю, и тем, кто я есть по природе. Если эту пропасть не закопать — так и буду гадости делать, пока не помру. Я ведь и сам все прекрасно вижу. С тех пор, как я стал профессиональным актером, эта пропасть только растет. Чем масштабнее мои роли, чем больше людей смотрит на меня в кадре, тем сильнее отдача в обратную сторону — и тем ужасней то, что я вытворяю. Полная безнадёга. Возможно, я скоро убью жену. Не сдержусь — и пиши пропало. Потому что это— совсем в другом мире. А я — слишком безнадежный неудачник. Так в моем генетическом коде записано. Очень внятно и однозначно.
— Да ну тебя, не перегибай! — сказал я, натянуто улыбаясь. — Если мы в каждой нашей проблеме станем генетику обвинять — тогда уж точно ни черта не получится. Бери-ка ты отпуск. Отдохни от работы, с женой какое-то время вообще не встречайся. Все равно другого выхода нет. Пошли всё к чертовой матери. Давай, махнем с тобой на Гавайи. Будем валяться на пляже под пальмами и потягивать “пинья-коладу”. Гавайи — отличное место. Можно вообще ни о чем не думать. Утром вино, днем сёрфинг, ночью — девчонки какие-нибудь. Возьмем на прокат “мустанг” — и вперед по шоссе: сто пятьдесят километров в час под “Дорз”, “Бич Бойз” или “Слай энд зэ Фэмили Стоун”… Все тяжелые мысли в голове растрясутся, я тебе обещаю. А захочешь опять о чем-то подумать — вернешься и подумаешь заново.
— А что? Неплохая идея, — сказал Готанда. И засмеялся, обнаружив еле заметные морщинки у глаз. — Снова снимем пару девчонок, погудим до утра. В прошлый раз у нас здорово получилось!
“Ку-ку”, — пронеслось у меня в голове. Разгребаем физиологические сугробы…
— Я готов ехать хоть завтра, — сказал я. — Ты как? Сколько тебе времени нужно, чтобы завалы на работе раскидать?
Странно улыбаясь, Готанда посмотрел на меня в упор.
— Я смотрю, ты действительно не понимаешь… На той работе, в которую я влип, завалов не разгрести никогда. Единственный выход — это послать все к черту. Раз и навсегда. Если я это сделаю — будь уверен: из этого мира меня выкинут, как собаку. Раз и навсегда. А при таком раскладе, как я уже говорил, я теряю жену. Навсегда…
Он залпом допил пиво.
— Впрочем, ладно! Все, что мог, я уже потерял. Какая разница? Сколько можно биться лбом о стену? Ты прав, я слишком устал. Самое время проветрить мозги. О’кей — посылаем всё к черту. Поехали на Гавайи. Вытряхну мусор из головы — а потом и подумаю, что делать дальше. Поверишь, нет — так хочется стать нормальным человеком. Возможно, я уже опоздал. Но ты прав — еще хотя бы разок попробовать стоит. Что ж, положусь на тебя. Тебе я всегда доверял. Это правда. Когда ты мне в первый раз позвонил, я сразу это почувствовал. И как думаешь, почему? Ты всю жизнь какой-то до ужаса… нормальный. А как раз этого мне никогда не хватало.
— Какой же я нормальный? — возразил я. — Я просто стараюсь шаги в танце не нарушать. Танцую, не останавливаясь, и всё. Никакого смысла в это не вкладываю…
Готанда вдруг резко раздвинул на столе ладони. На добрые полметра, не меньше.
— А в чем ты видел хоть какой-нибудь смысл? Где он— смысл, ради которого стоит жить? — Он вдруг осекся и засмеялся. — Ладно, черт с ним. Теперь уже всё равно. Я сдаюсь. Давай брать пример с тебя. Попытаемся перепрыгнуть из лифта в лифт. Не так уж это и невозможно. Ведь я все могу, если захочу. Это ведь я — талантливый, обаятельный, элегантный Готанда. Правда же?.. Уговорил. Поехали на Гавайи. Заказывай завтра билеты. Два места в первом классе. Обязательно в первом, слышишь? Так надо — хоть в лепешку разбейся. Тачка — “мерс”, часы — “ролекс”, жильё — в центре, билеты — первого класса. А я до послезавтра соберу чемодан. В тот же день — р-раз! — и мы на Гавайях. Майки “алоха” мне всегда были к лицу.