Дэнс, дэнс, дэнс

Мураками Харуки

— Так это ты убил?

— Конечно, нет! — возмутился я. Черт знает что: и папаша, и дочь задают один и тот же вопрос… — Никого я не убивал.

— Ну, вот и хорошо. Я тебе верю. Раз ты говоришь, что не убивал — значит, не убивал.

— А с чего это вы мне верите?

— У тебя не тот тип. Ты не способен убить человека. И ребенка изнасиловать не способен. Сразу видно, — сказал Хираку Макимура. — К тому же, я доверяю чутью своей дочери. У Юки, видишь ли, с раннего детства обостренная интуиция. Не такая, как у всех. Как бы лучше сказать… Иногда даже страшно становится. Такая способность, вроде медиума. Иногда кажется, будто она видит то, что другим не видно. Знакомо тебе такое?

— В каком-то смысле, — ответил я.

— Думаю, это у нее от матери. Эксцентричность. Только мать эту энергию направила в искусство. И получилось то, что называют талантом. А у Юки это направить пока еще некуда. Вот оно и копится без всякой цели, и переливается через край. Как вода из бочки… В общем, она вроде медиума. Материнская кровь, я же вижу. Во мне, например, ничего подобного нет. Совершенно. Всей этой эксцентричности. И потому ни жена, ни дочь не принимают меня за своего. Да я и сам от жизни с ними вымотался — хуже некуда. На женщин до сих пор смотреть не могу. Ты не представляешь, чего мне стоило жить с этой парочкой под одной крышей! Амэ и Юки, будь все проклято. То дождь, то снег. Как прогноз паршивой погоды на завтра… Я, конечно, их обеих люблю. И сейчас еще звоню Амэ, болтаем с ней то и дело. Но жить с ними двумя больше никогда не хочу. Настоящий ад. Если у меня и был писательский талант когда-то — а он был! — эта жизнь сожрала его подчистую. Честное слово. Хотя, должен сказать, какую-то часть времени я держался неплохо. Разгребая сугробы. Качественно разгребая сугробы, как ты верно заметил. Отличное выражение… Да, так о чем это я?

— О том, почему вы решили, что мне можно верить.

— Да… Я верю интуиции Юки. Юки верит тебе. Поэтому я верю тебе. И ты можешь верить мне. Я не мерзавец. Иногда, бывает, пишу всякую ахинею, но мерзавцем никогда не был… — Он снова откашлялся и сплюнул на землю. — Ну, как — ты согласен? Присмотреть за Юки, я имею в виду. Все, что ты говоришь, я понимаю прекрасно. Конечно, в обычной ситуации это должны делать сами родители. Только эта ситуация — необычная. Как я уже сказал, у меня связаны руки. И, кроме тебя, мне совершенно некого попросить.

Я долго сидел и смотрел, как тает пена в моем стакане. Совершенно не представляя, что делать. Ну и семейка… Три шизофреника и их помощник Пятница. Тоже мне, Космические Робинзоны…[38]

— Я вовсе не против того, чтобы с нею встречаться, — сказал я. — Но только не каждый день. Во-первых, у меня своих дел хватает, а кроме того, я ненавижу встречаться с людьми по обязанности. Когда захотим, тогда и увидимся. Денег мне ваших не нужно. Я сейчас не бедствую, да и с Юки мы встречаемся, потому что друзья. А своих друзей я всегда угощаю сам. Вот только на таких условиях мы с вами и договоримся. Мне тоже нравится Юки. Иногда мы с ней очень весело проводим время. Но полностью отвечать за нее я не могу. Надеюсь, это вы понимаете. Что бы с нею ни произошло — в конечном итоге отвечать за это будете вы. Еще и поэтому я не хочу от вас никаких денег.

Хираку Макимура слушал меня и кивал головой. С каждым кивком складки у него под ушами слегка дрожали. Сколько ни играй в гольф — от этих складок уже не избавиться. Здесь помогла бы лишь кардинальная смена образа жизни. Но это ему уже не под силу. Если когда-то и было под силу, то очень давно.

— Я понимаю тебя. И уважаю твои принципы, — сказал он. — Но я вовсе не собираюсь взваливать на тебя никакую ответственность. Не думай об ответственности. Считай, что мы пришли к тебе на поклон и просим это сделать, потому что иного выбора у нас нет. Заметь, я с самого начала ни слова не сказал об ответственности. А вопрос денег можно обсудить и потом. Я всегда возвращаю свои долги. Запомни это на будущее. А в данный момент — может быть, ты и прав. Я доверяю тебе. Делай как хочешь. И если вдруг деньги понадобятся — сразу свяжись или со мной, или с Амэ. Неважно. Ни я, ни она в средствах не ограничены. Так что не стесняйся.

Я не ответил на это ни слова.

— Я сразу понял, что ты человек упрямый, — добавил он тогда.

— Да нет, не упрямый. Просто я действую в рамках своей системы, и все.

— Своя система… — повторил он. И снова ущипнул себя за ухо. — Сегодня это уже не имеет смысла! Все равно что ламповый усилитель собственной сборки. Чем тратить силы и время на то, чтобы это собрать, проще пойти в аудиомагазин и купить себе новенький на транзисторах. И дешевле, и звучит получше. И если сломается, сразу домой придут и починят. А будешь новый покупать — и старый заберут по дешевке… В наше время нет места индивидуальным системам. Согласен, было время, когда это представляло некую ценность. Но сейчас — не так. Сейчас все можно купить за деньги. В том числе и человеческое мышление. Сходил купил, что нужно — и подключаешь к своей жизни. Очень просто. И сразу используешь в свое удовольствие. Компонент “А” подключаешь к компоненту “Б”. Щёлк — и готово. Устарело что-нибудь — сходил да заменил. Так удобнее. А будешь цепляться за “свою систему” — жизнь тебя выкинет на обочину. По принципу: кто любит срезать углы, тот мешает уличному движению…

— Общество развитого капитализма? — уточнил я.

— Вот именно, — кивнул Хираку Макимура. И вновь погрузился в молчание.

Стало совсем темно. Где-то по соседству нервно выла собака. Кто-то, безбожно запинаясь, наигрывал на пианино сонату Моцарта. Хираку Макимура сидел на ступеньках веранды, глубоко о чем-то задумавшись, и потягивал пиво. Я же думал о том, что со дня моего возвращения в Токио встречаю исключительно странных людей. Готанда, две первоклассные шлюхи (одна из них умерла), два крутых полицейских инспектора, Хираку Макимура с его помощником Пятницей… Чем дольше я всматривался в темноту сада под трели пианино и собачий вой, тем сильней мне казалось, что реальность вокруг тает и растворяется в кромешной тьме. Вещи и предметы плавились, перемешивались друг с другом и, утратив всякий смысл, сливались в один общий Хаос. Элегантные пальцы Готанды на спине Кики; нескончаемый снег на улицах Саппоро; Козочка Мэй, говорящая мне “ку-ку”; пластмассовая линейка, шлепающая по раскрытой ладони полицейского инспектора; Человек-Овца, поджидающий меня во мраке гостиничных коридоров — всё теперь сливалось в единое целое… Может, я просто устал? — подумал я. Но я не устал. Просто реальность вокруг меня вдруг растаяла. Растаяла и собралась в один хаотический шар. Нечто вроде космической сферы. При этом пианино все тренькало, а собака все выла. И кто-то пытался мне что-то сказать. Кто-то пытался мне что-то…

— Эй, — позвал меня Хираку Макимура.

Я поднял голову и посмотрел на него.

— А ведь ты знал эту женщину, верно? — сказал он. — Ту, которую задушили… Я в газете прочел. Это же в отеле случилось? Ну вот. Писали, что ее личность не установлена. Что в ее сумочке нашли только чужую визитку, и что с хозяином визитки проводится дознание. Фамилии твоей не указано. Как мне сказал адвокат, полиции ты заявил, что ничего не знаешь… Но ведь ты что-то знаешь, правда?

— Почему вы так думаете?

— Да так… — Он подобрал с земли клюшку для гольфа, выставил ее перед собой, словно меч, и продолжал говорить, пристально глядя на острие воображаемого клинка. — Показалось. Будто ты кого-то покрываешь, чего-то недоговариваешь. Интуиция, если хочешь. И чем дольше я с тобой говорю, тем больше мне так кажется. Ты весьма привередлив по мелочам — но небрежен в обобщениях. Есть у тебя такая манера, словно мыслишь по заданному образцу. Любопытный характер. Чем-то на Юки похож. По жизни с трудом пробираешься. Окружающим понять тебя трудно. Оступился, упал — вся жизнь под откос, и никто тебе не поможет. В этом вы с Юки два сапога пара. Вот и на этот раз — считай, тебе крупно повезло. Гиблое это дело — полицию за нос водить. Сегодня ты выкрутился, но нет никаких гарантий, что выкрутишься и завтра. “Своя система мышления” — вещь неплохая, но если за нее все время цепляться, можно и лоб расшибить. Не те сейчас времена…

— Я-то как раз не цепляюсь, — сказал я. — Скорее, это как движения в танце. Рефлекторные. Голова не думает, а тело помнит. И когда звучит музыка, тело само начинает двигаться, очень естественно. И даже когда вокруг все меняется — не важно. Танец очень сложный. Нельзя отвлекаться на то, что вокруг происходит. Начнешь отвлекаться — собьешься с ритма. И будешь просто бездарностью. “Не в струю”…

Хираку Макимура помолчал, глядя на кончик клюшки в вытянутой руке.

— Странный ты, — сказал он наконец. — Что-то ты мне напоминаешь… Но что?