Депортация
Шрифт:
Да кто такой этот Диего? Откуда он взялся?
Ник злился. Сидя в кресле у себя дома, он нервно переключал телеканалы, тыкая пальцем в дистанционку, и не знал, что делать. Иногда вскакивал, ходил по комнате из угла в угол, как запертый тигр, через время опять валился в кресло. Утром, после тревожной бессонной ночи ему на мобилку пришло сообщение: «Не предпринимайте никаких действий. Ваш друг в безопасности. Скоро вы сможете его увидеть. Если попытаетесь искать – осложните ситуацию». Ник время от времени брал мобильный и, не моргая, смотрел на дисплей, в сотый раз перечитывая эсэмэску. Потом машинально поднимал глаза на мерцающий экран телевизора. По каналам гарцевали полуголые девицы и псевдомачо в бесконечных однообразных междусобойчиках. Ё-моё! Неужели на всё бескрайнее многомиллионное СНГ всего пятнадцать певцов, пять юмористов и пару дюжин сильно медийных лиц? Они показывают себя через день, через
Яркая мигающая туфта безудержно лилась потоком со всех, за редким исключением, каналов. А в экстремальных личных ситуациях, какая сложилась сейчас у Ника, глобальная бессмысленность этого телекарнавала ощущалась особенно остро.
Ему названивала Даниэлла. Ведь Мигель молчал, а между ребятами уже, похоже, складывалось что-то романтическое.
Получив SMS, Никанор решил подождать ещё один день, хотя бездействие, когда друг в опасности, было совсем не в его принципах. В таких обстоятельствах он старался делать всё, что было в его силах, чтобы прояснить ситуацию и исправить положение. Он составил чёткий план действий, который собрался молниеносно реализовать в случае, если друг не появится через день. Даниэлле он сказал, что Мигель уехал к бывшему сокурснику в другой город.
Часть 2. В контакте
Веласкес открыл глаза и сразу уткнулся взглядом в роскошную золочёную люстру. Оглядев комнату, он понял, что находится в богатом особняке или роскошной квартире. Огромные окна с внешним затемнением, инкрустированный паркет, картины в массивных рамах, антикварная мебель – такая роскошь обескураживала. Рядом с постелью на мягком резном стуле – белый махровый халат и мужское бельё в нераспакованном пакете. Он понимал, что сейчас его могут пригласить либо к завтраку, либо на расстрел. Судя по тому, что лежало на стуле, была надежда, что пригласят всё же к завтраку. Веласкес соскочил на пол, погрузившись в ворсистый по щиколотку ковёр, и огляделся внимательнее. В дальнем углу обширной комнаты блестела лаком единственная дверь. За дверью обнаружилась ванная. Это было странно и смешно – единственная дверь в помещении вела в санузел.
– Так, ну если до сих пор цел, значит, можно спокойно почистить зубы, – подводил Мигель первые итоги собственного похищения. Обычно, такие итоги по долгу службы ему приходилось подводить на предмет чужих похищений.
Он повернулся к одежде, которая лежала на другом стуле и, пошарив по карманам, понял, что всё на месте. Даже мобильный телефон, только без симки и аккумулятора. Голова была ясной, кожа – без повреждений и синяков. Мигель двинулся в ванную и, переступив порог, ещё раз восхитился роскошью: большая комната была отделана тёмно-зелёным мрамором, краны и душ были медными, стилизованными под ретро и в ансамбле с мрамором давали царский эффект. На умывальнике были приготовлены все необходимые для личной гигиены принадлежности. Все они были без каких-либо маркировок и названий фирм-производителей. Это очень бросалось в глаза.
Мигель быстро умылся, привёл себя в порядок, распаковал новое бельё. И вдруг заметил за выступом ещё одну дверь внутри ванной. Это заинтриговало американца, он тут же распахнул её.
О нет, такого не бывает! Сортир был просто шикарный. Не всякий дворец выглядел так респектабельно, как этот туалет. Изумившись в очередной раз и вернувшись в комнату, он принялся внимательно изучать обстановку и попытался анализировать ситуацию. В задумчивости он подошёл к окну. Оно было странное: через него проникал свет, но сквозь стёкла ничего не было видно. Не факт, что свет был естественным. Никаких ручек на раме не было. Постучав по ней, Веласкес понял, что рама металлическая и только внешнее покрытие было сделано под дерево. Вытащив ключи от квартиры Никанора, американец попробовал царапнуть стекло. Никакого следа не осталось. Стекло, видимо, тоже непростое: можно запустить в него стул, молоток, гранату (хотя нет, насчёт гранаты погорячился) – и окно останется целым. Журналист вспомнил, как студентами они с Никанором дружили с одним художником. А тот свободное от творческого экстаза время посвящал свиданиям со спиртом «Royal», который в изобилии водился в тот смутный период на магазинных прилавках. Но однажды страсти захлестнули живописца, и в один вовсе непрекрасный день он уплыл в алкогольную невесомость или, если сказать менее поэтично, по-народному,
Как бы там ни было, но в данный момент Мигель Веласкес находился в застенках не менее крепких, но гораздо более комфортабельных, чем психушка художника. Однако было ещё одно существенное отличие: здесь не было дверей наружу, даже наглухо закрытых.
Мигель Веласкес задумался, уселся на постель и уставился в угол комнаты. Вдруг его глаза расширились. Блики на полу перед ним заиграли, инкрустированный паркет начал раздвигаться и в нём образовалось отверстие. Мигель застыл. Из отверстия стала медленно выезжать голова, а потом и вся фигура элегантно одетого в классический тёмный костюм мужчины.
Погрузившись в тему, Лиза проглатывала всё новую информацию. Никогда раньше она не сталкивалась с исследованиями Антарктиды и сведениями о возможном присутствии на ней какой-то тайной базы или цивилизации. Вчера её познакомили с весьма интересным дядечкой предпенсионного возраста. Он посвятил изучению этих вопросов лет двадцать пять – тридцать. Основная работа давно ушла у него по значимости на второй план. А четыре года назад ему удалось добраться до Антарктиды в реале. Правда, не в составе научной экспедиции, а в качестве экстремального туриста, ибо поездка на такой слабоисследованный и удалённый от цивилизации континент уже сама по себе экстрим. Рассказывал он обо всём с небывалым энтузиазмом. Хотя туристические высадки на берег были весьма формальны и краткосрочны, но всё же они были, и дядя Яша по-настоящему ступал на поверхность белого материка. Сама того не замечая, Елизавета влюблялась в этот загадочный континент всё больше и больше, а вместе с ним – и в чудо-энтузиаста дядю Яшу. Бывают такие люди, которые одним лишь присутствием в жизненном поле уже поднимают настроение. Когда по утрам нужно было задать позитивный фон предстоящему дню, Лиза вспоминала о них, и настроение неизменно улучшалось. Метод был проверен неоднократно. Этих людей в жизни Лизы было не так много, как хотелось бы, но они находились, и это было по-настоящему здорово. Дядя Яша теперь принадлежал к их числу. Встречая Лизу, он всегда улыбался, был неизменно вежлив и доброжелателен. Девушка нашла «живую книгу», переполненную легендами и былями об Антарктиде. Лизе уже практически ничего не надо было делать. Лучший мировой «поисковик» по Антарктическому континенту был у неё в друзьях, о чём и было доложено неформальному шефу проекта Никанору.
Похожий на графа седовласый подтянутый человек поставил перед Мигелем чашку кофе, дымящийся омлет и блюдце с гренками. Трапеза была аппетитна и отлично сервирована. Мигель очнулся только тогда, когда голова визитера исчезла в проёме пола, паркет задвинулся, и о визите мужчины уже ничто не напоминало, кроме оставленного завтрака. Мигель поднялся, подошёл к месту исчезновения «призрака» и принялся ощупывать пол, но никаких швов и стыков не обнаружил. Паркет был идеально гладким. «Вот это работа, – подумал журналист. – Филигранно».
Однако все загадки оставались актуальными. Он был непонятно где, похищен непонятно зачем, и кто массовик-затейник этого мероприятия – неизвестно, если не считать мифической фигуры по имени Диего. Журналист не мог вспомнить момент встречи около памятника. А может, встречи и не было. Он вообще не помнил никаких лиц и никаких людей, приблизившихся к нему во время ожидания в назначенном месте. Помнил только слово «миссия» в SMS-ке своего мобильного и предупреждение Никанора никуда не выпадать из поля его зрения. Мысли опять закрутились по замкнутому кругу.
Разработчики интерьера «Красного кафе» были либо экстремалами, либо садистами, либо большими шутниками. На входе в заведение стоял символ революций и гражданских войн – здоровенный пулемёт «Максим», нацеленный в лоб входящему. Аппетит отшибало напрочь! Но другого общепита поблизости не было, и садисты-интерьерщики, видимо, этим пользовались. Народ пёр, вздрагивая, останавливался и опять пёр. Видимо, поняв, что в округе альтернативы нет и можно остаться голодным. Очутившись в зале и стоя в очереди за котлетами, можно было ознакомиться с настенной живописью в виде радикальных четверостиший батьки Махно: