Депрессия. Торг. Писательство
Шрифт:
Потом достал мобильник и начал кому-то звонить. Дима тоже включил телефон и нашел в списке контактов номер Маши – просто чтобы увидеть ее фото. Чтобы отвлечься – слова шофера вернули ощущение пустоты и бессмысленности окружающего чуждого мира.
Позже, лежа в маленькой спальне на съемной квартире, глядя в потолок, ловя в темноте тень ее дыхания, он подумал – каково это? Жить в окружении миллионов людей, среди которых нет тех, кому ты по-настоящему нужен. Мириады глаз-огней, источающих безразличную пустоту. В груди стало горячо от желания обнять Машу и никогда-никогда
На рассвете он забылся, рухнул в беспокойную зыбкую трясину меж сном и явью. Привиделась она – желтые волосы, белая кожа, короткое красное платье. Голые ноги, босая – Дима был уверен, что босая, как обычно, хотя она стояла перед кроватью, а он лежал и со своего места не мог видеть ее ступни. Он потянулся к ней, но напрасно – Маша плавно отступила на шаг, печально качнув головой. По губам Дима прочел безмолвное предупреждение.
– Почему?! – спросил он вслух, громко, почти прокричал – и проснулся. Один на холодных простынях, в пахнущей пылью и пустотой комнате.
В их родном ПГТ не было метро, эскалаторов. Спускаясь под высокие мраморные своды, Дима чувствовал, как в легких становится меньше кислорода, в груди панически трепыхалась запертая в клетке ребер птаха. Впереди и позади, выше и ниже него стояли мрачные, молчаливые москвичи в серых куртках, белых рубашках, розовых блузах – такие разные и такие одинаковые, как армия пялящихся в никуда истуканов. Взгляд блуждал среди плеч и голов, гулял по прическам и шапкам в тщетной надежде зацепить до боли знакомый абрис лица или хотя бы краешек ее рукава.
Избегай людных мест, прошептала во сне вторая половина. Но разве это возможно в таком городе-океане? Спуск закончился, и роботы с человеческими лицами вокруг ожили, бурлящий поток подхватил Диму и выволок на перрон.
В личном общении андроиды притворялись людьми. Полицейский был совсем как живой, настоящий. Проявлял участие. Разрешал курить у себя в кабинете и угощал растворимым кофе. Кофе был мерзкий на вкус и почти лишен аромата, зато горячий. Полицейский смотрел на Диму, кивал сочувственно, с пониманием. Возможно, в прошлом тоже кого-то довелось потерять? Говорил мягко, как добрый отец сыну, да и, судя по глубоким морщинам в углах глаз и возле рта, вполне годился на эту роль.
К сожалению, ничего нового. Если в первые дни новостей нет – дальше не стоит и ждать… Большой город. Много соблазнов. Много людей.
– Злых людей – много? – уточнил Дима.
– Уж точно больше, чем добрых, – пожал плечами полицейский. Стряхнул пепел в пластиковый стаканчик с остатками коричневой жижи на дне, поднес сигарету к губам, затянулся, задумчиво посмотрел в окно кабинета. – Хотя меньше, чем всех остальных.
– Каких?
– Никаких. Серой массы. Толпы.
– Толпы?.. – Избегай людных мест. – Толпы опасны? Чем?
На лицо полицейскому усмешку будто прилепили, как стикер.
– В толпе мы все одинаковые. В толпе теряешь себя… Надолго в столицу-то?
Дима нацепил собственную наклейку со смайлом. С непривычки
– Пока не найду ее…
– Значит, навсегда. – Полицейский поскучнел. Снова стал роботом.
Дима надумал спросить ее однокурсников. Вдруг им что-нибудь известно. Разве могут студенты исчезать просто так, не оставляя никаких следов? В полиции верили, что могут, но он поверить в это не мог. Пока, во всяком случае.
Башня центрального корпуса МГУ возносилась вверх, словно желая проткнуть небеса. Советский ампир навис готическим склепом над кладбищем города. Внизу, под ним, в могильном гное копошились насекомые и черви.
Их было много, они заполняли коридоры и аудитории, читали лекции и шумели на кафедрах. Дима ткнулся в один угол, другой… Стайка щебечущей молодежи настигла его на одном из этажей, рядом с лестницей. Девушки с длинными волосами и красными, как кровь, ногтями окружили, обдали коктейлем резких сладких ароматов, переливчатого звонкого смеха, случайных прикосновений. Ему почудилось, что среди них была Маша, Дима уловил ее запах. Но, когда он попытался схватить, удержать тонкую руку, его оттолкнули и сказали что-то возмущенное и презрительное.
Перед глазами все плыло. Дима отшатнулся, оперся о стену. Подбрел, шатаясь, к распахнутому окну в конце коридора. Там стояли двое парней, с виду почти настоящие. И один, что постарше, рассказывал второму:
– …каждый год такая картина. Кто-то идет, идет и – выходит. Через окно.
– Почему? – Дима, едва держась на ногах, ввалился между ними.
– Друг, ты чего? Тебе плохо, что ли?
– Почему прыгают?
– Не знаю, о чем ты, приятель… Пойдем, пойдем отсюда. – Парни заторопились оставить его одного. В пустоте посреди толпы. Из последних сил Дима бросился вперед, сжал слабеющие пальцы на вороте рубашки старшего из студентов, поймал удивленный и слегка испуганный взгляд за стеклами модных очков. Поймал капельку жизни в его глазах.
– Ты говорил. О самоубийствах. Почему люди делают это? Мне надо знать.
Очкарик облизал губы, прокашлялся.
– Черт… у каждого свои причины, наверное…
– Почему?!
– Город давит, – неожиданно ответил другой, мягко вклиниваясь и отодвигая Диму назад, к гостеприимно распахнутому окну. – Ритм местной жизни. Некоторые просто не созданы для такого, не выдерживают. Ну и… уходят.
– Уходят?..
– Ну да, валят к такой-то матери. Умирают. Стираются с лица Земли. Одиночество убивает, чувачок.
– По-моему, он уже в курсе, – хмыкнул тот, что был старше. Призрак жизни покинул его глаза. Черви уползли в аудиторию.
Дима пришел в себя в спальне, точно очнулся после долгого ночного кошмара. Здесь царила знакомая уютная пустота, уже не такая холодная, как прежде.
Эту квартиру они оплачивали вдвоем. Он работал там, у себя, она жила и училась здесь. Жила… какое страшное слово. Дима опять таращился в комнатный сумрак, искал во тьме оранжевый маячок ее тонкой сигареты, вдыхал затхлый воздух, хранящий эхо запахов Маши.