Деревенская история
Шрифт:
– Поговорите, надавите, – заискивающе сказал Берестов.
– Но при одном условии.
– Каком?
– Пятьдесят процентов мне.
Николай Степанович махнул рукой и радостно произнёс:
– Конечно-конечно, мы всё понимаем. Я думаю, Виктор Иванович согласится.
– Ну вот, иди, объясни всё деду Вите, и если он согласен, пускай ко мне вечерком зайдёт, мы с ним этот вопрос обсудим.
– Конечно-конечно.
Хитров прожевал лимон, вновь откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Николай Степанович стоял и смотрел на адвоката.
– Николай, – произнёс Хитров.
– Да-да, Иван Семёнович?
– У тебя остались ещё ко мне какие-то вопросы?
– Нет.
– Ну тогда я тебя больше не задерживаю.
Берестов молча кивнул и с глупой улыбкой на лице удалился. Иван Семёнович, наконец-то оставшийся в одиночестве, сразу погрузился в сон и громко, раскатисто захрапел.
Ирина Николаевна открыла глаза и попыталась понять, где она находится. Вокруг всё было чужое и незнакомое. Она лежала на кровати в маленькой комнате. Напротив неё на стене висел портрет Ленина, выполненный масляными красками. Голова болела, во рту пересохло. С минуту она лежала, глядя на Владимира Ильича, а потом всё вспомнила. Вспомнила приезд в деревню, дождь, коньяк и аварию. Ей стало очень, очень стыдно. Побелкина медленно встала с кровати и вышла в коридор. Заглянула в соседнюю комнату, где должна была находиться Штольц, но там было пусто. Опираясь рукой на стену, не спеша дошла до кухни.
На кухне за столом сидела Нина Михайловна с опухшим лицом. На белой обшарпанной тумбочке стояла электрическая плитка, на которой кипел чайник.
Электрические плитки были почти у всех жителей деревни. Ну а на чём ещё готовить, если нет газа? Нет, газ-то, конечно, был в нескольких километрах от деревни, но администрация района посчитала, что газифицировать деревню нерентабельно. Домов мало, половина жителей приезжает только летом, а дедушки и бабушки уже давно привыкли зимой греться дровами да электричеством. Единственный человек, у которого был газ, – это Хитров. Газ ему привозили в газовых баллонах.
– Кофе будешь? – заметив подругу, спросила Штольц.
– Мне бы воды, – жалобно ответила Ирина Николаевна.
– В холодильнике минералка.
Ирина Николаевна открыла дверцу холодильника, достала холодную полуторалитровую бутылку минеральной воды, открутила пробку и налила в прозрачный стакан. Затем жадно начала поглощать напиток. Штольц сняла чайник с плиты и налила в чашку, в которую уже предварительно была брошена ложка кофе. Побелкина, выпив воды, почувствовала себя немного лучше и присела за стол напротив подруги.
– Нин, мне очень, очень, стыдно, – произнесла она, наблюдая за тем, как Штольц сосредоточенно мешает ложкой кофе.
– За что? – спросила Нина Михайловна, подняв на подругу глаза.
– За вчерашнее.
– Ой, да подумаешь. Ну выпили чуть-чуть, ну на машине прокатились. Твоя, кстати, была идея.
– Вот за это и стыдно. Мы же в забор к человеку въехали. Да ещё и пьяные. Что о нас люди подумают?
– Да плевать, что подумают, – ответила Нина Михайловна, делая глоток кофе. – Если жить только для того, чтобы всем нравиться, то можно сойти с ума.
– Ну так же нельзя! – встрепенулась Побелкина.
– Что нельзя?
– Мы вчера повели себя безрассудно.
– Не мы, а ты, – поправила её Нина Михайловна, разворачивая конфету и отправляя её в рот.
– Как же, мы же вместе были?
– Ну да, были вместе, а вела себя безрассудно ты.
– А ты?
– А для меня это норма, я себя всегда так веду.
– Вот поэтому муж от тебя и ушёл, – обвинительно закричала Ирина Николаевна.
– Ага, а твой от твоей правильности умер, – парировала Штольц.
Побелкина всхлипнула и громко зарыдала. По её щекам текли огромные слёзы. Нине Михайловне стало стыдно.
– Ну ладно тебе, Ир, прости дуру. Ну не плачь.
– Я не плачу, – ответила Побелкина, зарыдав ещё сильнее.
– Ир, ну прости. Хорошая ты была жена, хорошая. Ну так уж получилось, кто-то раньше умирает, кто-то позже.
– Я знаю.
– А чего тогда плачешь?
– Мужа вспомнила. Да и с Виктором Ивановичем нехорошо получилось, – произнесла учитель сквозь слёзы.
– Ну да, – заметила Штольц. – Мужик вроде нормальный, надо будет заглянуть, по-человечески извиниться.
– Но только так, чтобы он понял, что мы нормальные интеллигентные люди, – сказала Побелкина, вытирая слёзы.
– И как же это сделать?
– Не знаю, – ответила Ирина Николаевна, беря в руки конфету.
– Может, пирог испечь?
– На электрической плитке?
– Ну да, ну да.
– Ну, значит, просто зайдём, извинимся ещё раз, бутылочку коньяка презентуем, – предложила Штольц.
– Где же мы его возьмём? – задала вопрос Ирина Николаевна.
– Так у меня есть.
– То есть вчерашняя бутылка коньяка была не единственная? – спросила Побелкина, глядя в глаза подруге.
– Нет, конечно.
– Таак, и сколько же ты с собой взяла?
– Немного. Так, на первое время. Не сидеть же здесь на сухую, – возмутилась Нина Михайловна.
– Учти, я больше пить не буду, вчера это была минута слабости, – заявила учитель.
– Тебе никто и не предлагает, – заявила Штольц.
– Ладно, – примирительно произнесла Ирина Николаевна, – в обед, думаю, заглянем в гости к Виктору Ивановичу.
– Отчего же не сейчас?
– Ну как, – удивилась подруга, – надо же привести себя в порядок. Не пойдём же мы с тобой как две сухие мочалки.
Кутузов лежал в помидорах, спрятавшись под тенью растений от палящего солнца. Рядом раздались шаги. Кот повернул уши в сторону звука. Шаги раздавались всё ближе и ближе. Нехотя и лениво животное открыло единственный глаз.
– Ну, что разлёгся? – сказал дед Витя коту.
Кутузов в ответ широко зевнул, потянулся и сел на задние лапы. Дед наклонился и сорвал два зелёных помидора.
– Мяу, – протяжно издало звук животное.
– Ну чего «мяу», чего «мяу»? – начал ругаться на него Ионов. – Сколько раз тебе говорил, не лежи на грядках. Вот и вся шерсть в земле теперь.