Деревенские святцы
Шрифт:
Полевую курочку-крошку, из пристрастия к чудному ее голосу, раньше держали в клетках — от изб до кремлевских палат. Не знаю, в чем очарование этих удивительно громких выкриков, но прибавь к ним облитые золотом и багрецом заката березы на взгорке, запах пыли прогретой тележной колеи, сонное жужжанье жуков в проулке, где прошло с поскотины стадо, тишь деревенскую — и будешь ими покорен навсегда.
Нынче мокропогодье — вестник тяжелой уборки трав и трудной жатвы.
«На Мефодия дождь — до бабьего лета дождь».
Ничего, приноравливались: «В дождь коси, в вёдро греби».
Пережидать затяжные дожди — для того и ладились на удаленных пожнях шалаши, землянки, балаганы. В них же и ночевали, отдыхали. Случалось, сенокосные станы давали начало хуторам, починкам. Домовито устраивались мужики с Пинеги: станы из рубленных в лапу изб, амбаров впрямь составляли как бы временные поселения. Правда, пинежанам приходилось иногда к покосам добираться за десятки верст вплавь на лодках.
Ступень по ступени выше поднимается лето. Низались даты устными численниками, точно бусы.
4 июля — Ульян.
5 июля — Ульяна.
Низались бусинки и нанизывались: «Ульян Ульяну кличет».
Куда? Наверное, на луга — сено ранних укосов в стога метать.
Или на реку? Жара несносная: пополоскаться в прохладной водице — самая благодать!
Может, по травку — о судьбе гадать; по корешки — поворожить и напустить ворогу-корыстнику в кости сухоту, в сердце кручину?
6 июля — Артемий Веркольский и Аграфена.
В устных календарях — купальница, лютые коренья.
Коренья названы лютыми, потому что бывает от них как польза, так и вред.
С покоса идешь, приверни в поле: «На Аграфену гречиха мала — овсу пороет».
Огородникам наказ: «Репу досевай». Вот о чем напоминать не требовалось: «На Аграфену и старики закупываются».
Богат Север водоемами, но бывает — на берегу деревня, да в реку ни ногой. Скажем, близ Онежского озера бурливы ручьи, реки, где плещется форель, куда заплывает лосось метать по осени икру. На архангельском, мурманском Севере тоже нерестилища семги, кумжи, пускает круги серебряный хариус. Чиста вода, подпитываемая родниками-студенцами, подземными ключами, среди лета ледяная, на стремнинах, перекатах зимою открытая морозам и не знакомая со льдом.
Молодежь хотя бы из ведра окатывалась. Девушки на венках гадали: «Суженый, ряженый, плыви по течению, где моя судьба».
В борах-раменьях Пинеги, суземах за Плесецкой гадали на вениках: стоя к избе спиной, бросали его через голову на крышу. Веник тайком прятался под подушку — приснись, кто мне люб!
Купанье в реках совмещалось с баней или заменялось ею целиком:
Войду в ельник, Трясу березник: И жарко, И ярко, И хочется!Венки, веники к Аграфене особенные, обетные. На венок рвали дюжину-две цветов покрасивей и подушистей, непременно с иван-да-марьей; на веник — с деревьев по ветви, к березе — калину, к можжевельнику — смородину, черемуху, с елки лапку, а связка дополнительно украшалась цветами. Вообще было принято запасать веники на год вперед, конечно, березовые: после обеда в лес за ними специально съездив, нагружали целые телеги.
Понятно, «веник в бане государь»!
Без преувеличения, на Севере в купальницу русская баня была именинницей. У курной, топившейся по-черному, в идеале — сруб осиновый, чтобы угара меньше; потолок, лавки, ушаты, шайки — липовые. Плеснуть на каменку — медовый будет пар.
Обряжалась баня преимущественно стариками. Вытопив, ее следовало помыть, обливая стены водой, пропарить, поддавая на каменку, и проветрить. Приготовить легкий пар потребно умение не меньшее, чем ту же каменку — очаг из дикого камня сложить. От худого пара уши щиплет, туман в бане оконце застит. Камни шипят — не будет проку, а брызнешь и раздастся хлопок — добро, в самый раз. Поддавали, заметим, и квасом, и настоем целебных и ароматных трав: мяты, душицы, зверобоя, тимьяна.
На Аграфену, во исполнение древних заветов, пол бани устилали хвоей, травой, цветами. Парились, хлестались: раз по себе и раз по матице, бревну, поддерживающему потолок: «будь я здоров, как эта матица».
Мылись с усердием, девки наипаче старательно: «Мойся белее, будешь милее». До красоты домоешься, неуж вам невдомек?
«Пар костей не ломит, души вон не гонит». Иная бабуся то-то похваляется: «Утресь меня зеленушка уползал, уерзал и спать уклал». Стой-ка, постой, почему баня утром, а не вечером? Обетная, какая раз в году. С утра баня, днем или вечером — в реке у молодежи купальня.
Ну а «веничный пар» во всяки дни ценился, и жалко разве «зеленушек», коли полон воз их привезли!
Стояли бани веками, только не везде: мылись и в печах по некоторым волостям Севера.
В целом даты устных численников несли печать местных условий, быта, преданий старины. В уездах Вологодчины, например, кое-где собирали нищих на мирское угощение — до 300, говорят, человек за столы.
Северяне 6 июля чествуют своего земляка святого Артемия из деревни Веркола на Пинеге.
Этому событию без малого 500 лет.
Отец с сыном трудились на своей полосе: сев озимой ржи не за горами. Вспахано — заборони!
Тучи громоздились, бурые, лохматые. Солнце померкло. Домой бы под крышу? Да нет, нельзя время терять! Гремело ближе и ближе. «Ангелы разговаривают» — так, кажись, судачат в деревне? Порою небо словно растворялось до дна сверканьем молний.
Не покинул родимую ниву крестьянский сын Артем и был поражен огненной стрелой, пал маленький хлебороб, почитай, рядом с бороной…
Пинега! Сколько странствовал по Поморью, равной тебе нету реки: неповторимо живописны алебастровые кручи твоих берегов, чиста вода кипящих перекатов, раздольны луга поймы, осанисты вековые избы и, как песнь песней дереву, твои шатровые храмы, колокольни. За околицами, на межах полей кресты: похилившиеся, иструхшие и свежеотесанные, в потеках смолы, они в лентах, образках, расшитых полотенцах, наивном детском рукоделье, — не в память ли и о двенадцатилетнем мальчике давней, седой старины?