Деревенские святцы
Шрифт:
20 июня — Федот.
В устных календарях — налив.
«Федот тепло дает — в рожь золото ведет».
Погожая ясень сейчас впрямь всего дороже. «Федот на дождь поведет — к тощему наливу»
Посевную отстрадали, трава к пастьбе не доспела — в деревнях «междупарье». К этому времени и приурочивались обрядовые гулянья, Семик. Но в таежной глубинке отнюдь не истово соблюдались обряды Семика, «крестин кукушки», — многое-многое отходило в область преданий. Кроме Святой Троицы, Духова дня, запомнились девятая (Всесвятская) и десятая послепасхальные недели. В воскресенье девятой недели —
Особенность междупарья былых лет — «бученье». В громадные кади-бучила закладывались рубахи, исподки, рабочая одежда и заливалась щелоком. Разогретыми на костре камнями щелок доводился до кипения. Полоскать простиранные вещи к рекам, прудам, озерам отвозили на телегах.
Слышно и день и два, как на берегах водоемов бьют вальки.
Развешают одежду для просушки, отбелки на солнце по изгородям — расцветала ярко деревня!
В сенокос станет не до постирушек. Возле иного подворья плескалось на ветру по сотне и больше смен белья: убедись, прохожий, сколь прилежна к тканью и рукоделью женская половина дома.
Верхняя выходная и праздничная одежа, разумеется, избегала бучил. В ясную погоду ее проветривали, просушивали, выбивая пыль, а если и стирали, то с мылом.
Каждая женщина тогда обязывалась обычаями иметь наряды собственного ткачества, своеручно вышитые, украшенные кружевами, отдельно для покоса, отдельно для зажинок и жатвы, включая исподнее, сарафаны, передники, головные уборы.
А модницы, почему о них ни словечка? Где видано, чтобы они переводились?
Ах, тоненькая, высокая моя, Фигурная, мизирная моя, Пришпахтирная, натуральненькая! Ты, как золото, катаешься, Скатен жемчуг рассыпаешься…Алый сарафан, розовая кофта, зеленый передник, желтый полушалок, на шее янтари, в ушах бисерные подвески — что вы, «пришпахтирилась», звенит в ответ припевка-частушка:
Молодцы наши хороши, На ногах носят калоши. Есть такие чистяки — По колено сюртуки, В руках-то тросточки, Курят папиросочки.Слыхано о деревенских франтах, что носили штаны красного и желтого кумача, картузы с лаковыми козырьками-кондырями, рубаху в петухах подпоясывали ткаными, цветисто-пестрыми поясами. С кистями, длиннее длинного пояс — молодец холост, девки, не зевайте!
21 июня — Федор Стратилат.
В устных календарях этот день угрозами богат — навозница и колодезник.
Куют в лугах, на клеверищах, межах полей кузнечики, а ты гляди, чего они наковали: счастье ай недолю?
«Взошли хлеба — не дивись, налились хлеба — не хвались, хлеб на току — про урожай толкуй».
«Не хвались травой, хвались сеном»…
Обложные дожди, с неба гром пророчат худое — в покос сеногной, в жатву сырь и холода.
Обряжухи стряпали обед из двенадцати блюд: все месяцы сыты, с ними и мы год наперед.
Подошел срок заправлять удобрениями паровой клин:
«Возвращай земле долг — будет толк». «В поле свезешь, так и с поля привезешь».
«Клади навоз густо, в амбаре не будет пусто». У земледельцев Беломорья была такая мера: кучу от кучи (воз от воза) располагали на расстоянии не большем, чем длина коня.
Честно говоря, прополка скучна, девчоночье занятие. Зато навозница — до драк у ребятишек раздоры, лошадь бы захватить.
Свою, понимаете? Свою, не чью-то!
Детская память хранила, у кого каких обобществили коней, коров при организации колхоза. Пашни и пожни, обозначенные номерами в районе на картах, мы знали по именам тех, кто их освоил среди леса или бросил первое зерно, сделал первый прокос: Олешечкина дерюга, Степин лог.
Помню до сих пор смиренного работящего Бурка — с нашего подворья взят; помню крутобокую Синюху с ее жеребенком-стригунком — принадлежала Митьке Ехремкову. А у его брата, Ивана Ефремовича, был конь Рыжко.
Очищались артельные дворы и хлевы колхозников. Использовать навоз на приусадебных участках запрещалось. Лозунг был: «Удобрения — на поля!»
От коровника лошадь пускаешь шагом, с полосы порожняком мчишь — колеса тарахтят, телега подпрыгивает.
Закрыть глаза — и вижу дороги детства и юности, рытвины и колдобины через Синеец или Брызгаловские, лужи-ляги Большого поля перед Шишкиным…
Искони Федор летний наделялся правом покровительства мастерам рыть колодцы. Вологжане-колодезники широко странствовали по губерниям. Умельцы докопаться до «жилы», до «дудки», где вода «чиста и пьяна», сруб спустить долговечный, — уши развесь, они за словом в карман не полезут! С их похвальбы пошло-полетело усмешливое: «На словах, как по маслу, а на деле, как в Вологде». Правда, байка довершала: «На деле, как в Вологде — свое знают». Кто довершил, помолчим для ясности.
Колодцы с поклонливым журавлем; колодцы с воротом, с колесом, когда сруб венчает тесовая, на четыре ската кровля, с резными подзорами, а то сверху петухом из жести изукрашена — правда, любо посмотреть?
Звон ведер, как набат женских сходок. Махорочный чад, ржанье коней у водопойных колод, степенные мужицкие беседы. Скольким деревням колодцы служили источником новостей, центром, где составлялось общественное мнение!
В нутряную глубь и темь сужается сруб, бревна осклизлые, внизу на донце синь неба с пушинкой белого облака. Черпни бадьей, июньской лазури зачерпнешь. Может, звезду? Глубок колодец: говорят, и днем в нем отражаются звезды…
На перевале месяц-хлеборост. Навоз вывезен — запаши. Поднялось «не сеяно, не полото зеленое золото» — точи косы.
22 июня — Кирилл и Марфа.
В устных календарях — рассадница.
Крайние сроки выноса огурцов на гряды и сева репы.
В храмах к этому дню приурочивались службы преподобному Кириллу, основателю Кирилло-Белозерского монастыря, преподобному Александру Куштскому и святому Кириллу Вельскому (Важскому).
Деревенские святцы советовали: «В цвету трава — косить пора».
Отец за косу, и сын к косе. Мать за грабли, и дочь за грабли. Коса и грабли почти игрушечные, так и работнички от горшка два вершка! «Учи дитя, пока поперек лавки ложится, лежит вдоль лавки — учить поздно».