Дерево Джошуа. Группа ликвидации
Шрифт:
Она улыбнулась мне, но ее улыбка тотчас угасла.
— Что с вашей рукой?
Я взглянул на свои заклеенные пластырем пальцы:
— Порезался. Уронил стакан и порезался, когда подбирал осколки.
— Мне кажется, лучше вам найти себе другую девочку, — сказала она сухо.
Я нахмурился:
— Это еще что значит? Вы что, решили уехать?
— О, я не себя имела в виду! — ответила она с коротким смешком. — Я имела в виду вашу ночную подружку: она, видно, недотрога! Вчера синяк под глазом, сегодня два пальца порезаны — или, может быть, она в порыве страсти вас укусила?
— Перестаньте говорить пошлости!
— Ну хорошо, чем же вы, интересно, занимаетесь по ночам, если наутро цоявляетесь весь избитый. Неужели это не девушка? Тайная жизнь Мэттью Хелма…
— Можно сказать, да. Раньше она звучала еще более изысканно, но папа укоротил ее так, чтобы даже янки сумели ее выговорить.
— Мне казалось, в вас есть немного скандинавской крови, иначе вы бы не стали так спокойно поедать это блюдо. Рыба на завтрак — о Боже! — она взглянула на свои часики. — Ну, нам надо поторапливаться — через десять минут они будут здесь. Как вы думаете, я успею еще заказать чашку кофе и тост? «Rostat brod», как его здесь называют. Это буквально означает «поджаренный хлеб».
Ее трудно было понять Если она работает на тех, то она и впрямь молодчина. Ей же должны были доложить, что я говорю по-шведски вполне сносно, но она, тем не менее, не моргнув глазом, дает мне урок языка, на котором говорили мои предки, точно так же, как учила меня метрической системе мер накануне. Что ж, всегда приятно иметь дело с людьми, знающими толк в своем деле.
Посланная компанией машина прибыла вовремя — она оказалась длинным черным «крайслером» — лимузином. За рулем сидел господин средних лет в кепке шофера, а рядом с ним малый по имени Линдстрем, которому вменялось отвечать на наши вопросы и оберегать от всевозможных неприятностей. Оба помогли мне загрузить мои фотопринадлежности на заднее сиденье. Потом мы поехали к главному входу прииска — это было в миле от отеля, — и с некоторыми формальностями были допущены через проходную на территорию. Мы поехали по дороге, огибающей гору Кирннаваара — «ваара» по-фински значит «гора», сообщила мне Лу. Во многих местных географических названиях отразилось финское влияние, сказала она, поскольку до границы отсюда меньше ста миль.
Гора была не такая, как пик Пайка [6] , но, тем не менее, производила весьма внушительное впечатление. Почти у самой вершины мы остановились неподалеку от плато, напоминающего смотровые площадки на туристских горных маршрутах, которые часто встречаются у нас в Штатах. Здесь было ветрено и холодно, и, куда ни кинь взгляд, открывался чудесный вид. Далеко к востоку мы увидели арктический пейзаж, в осенних тонах, который простирался до самого горизонта безо всяких признаков цивилизации, кроме небольшого городка, распростершегося у нас под ногами. А устремив взгляд к западу, мы увидели рукотворный каньон, вырубленный в горном массиве.
6
Одна из высочайших гор Северной Америки.
Прямо из середины гигантской горы был вырезан ломоть породы — так дантист пропиливает зуб, прежде чем надеть на него коронку. Самое забавное, что место показалось мне знакомым.
Дома, в Штатах, я видел немало подобных каньонов, и цветом и формой точно таких же, как этот. Если бы не хозяйственные постройки и не машины, прилепившиеся ко дну, я мог бы принять это ущелье за один из каньонов реки Сан-Хуан, или Солт-ривер, или даже за какой-нибудь живописный утолок в бассейне Рио-Гранде. Зрелище было тем более впечатляющим, если учесть, что ущелье было, можно сказать, вырыто голыми руками.
Я приступил к своей работе под аккомпанемент лекции Линдстрема относительно технических аспектов горнорудных разработок, известных мне из статьи Лу. Мы должны были снимать взрыв, намеченный на десять утра. Каждое утро и каждый вечер здесь взрывают двухсоткилограммовый заряд динамита, чтобы разрушить горную породу, которую потом собирает экскаватор. Иметь дело с двумястами килограммами, сообщила мне Лу, куда удобнее, чем с четырьмястами — такое количество пыли и осколков, что кадр может получиться очень эффектным. Когда дым рассеялся, мы спустились вниз, и я целый день фотографировал туннели, железнодорожные колеи, постройки, механизмы и горы добытой руды во всех ракурсах.
Дважды нас тревожили официальные лица, которые, подходя к нам, предупреждали, что фотосъемка в этих священных пределах запрещена, но Лу позаботилась о соответствующем tillstand, то бишь разрешении, поэтому работники службы безопасности были принуждены в смущении удалиться. Мне пришлось целиком положиться на девушку. Она полностью владела ситуацией. Она также в точности знала, что ей надо, и не стеснялась прямо об этом говорить. Мне оставалось только наводить объектив в нужном направлении и нажимать на кнопочку. Так я работать не привык, но я смирился, довольствуясь возможностью делать лишний кадр всякий раз, когда она, похоже, не замечала какого-нибудь особенно живописного вида.
День был трудный, и я радовался, что нахожусь в хорошей форме. Она же не ведала усталости. К вечеру — если не считать того, что весь ее костюм покрылся толстым слоем пыли, а чулок поехал в результате досадного столкновения с каким-то механизмом, за что герр Линдстрем долго и велеречиво извинялся, — она выглядела свеженькой, точно персик на ветке.
— Ну что ж, неплохое начало, — сказала она весело, помогая мне собрать мою аппаратуру после отъезда лимузина. — Если погода продержится, завтра мы здесь все закончим. Потом мы потратим еще день на маленькие поселки в округе и отправимся в обратный путь вдоль железнодорожного полотна к Лулио. Там есть местечко под названием Стора Мальмбергет, что значит «Большая Рудная Гора» — не правда ли, чудесное название? И я хочу, чтобы вы сфотографировали доки в Лулио. Летом вся добытая руда отправляется через этот порт, а далее по Балтике сухогрузами, но когда море осенью замерзает, им приходится отправлять руду железной дорогой через горы в Нарвик. Нарвик весь год остается незамерзающим из-за Гольфстрима. Мы вернемся сюда и закончим всю работу, когда сделаем последние снимки приисковых разработок с этой стороны. Надеюсь, что погода будет нам благоприятствовать. Сегодня отличный денек, правда?
Говорила она с воодушевлением и энтузиазмом, точно только что пробудилась после сладкого сна. Она говорила так, словно эта статья была самым главным событием в ее жизни. Трудно было раскусить эту девчонку.
— Да, — согласился я, — день и в самом деле замечательный.
Мы стояли перед дверью моего номера. Я отпер замок и втащил аппаратуру в прихожую, а потом освободил Лу от ноши.
— Спасибо огромное за помощь. Не хотите чего-нибудь выпить?
Она покачала головой:
— Нет, благодарю. Позвольте дать совет — вам тоже не следует сейчас пить… Мы должны быть на ужине… — она посмотрела на часы, — через двадцать минут, и если вы имеете представление о том, что такое шведские званые ужины — а вы, как мне кажется, не в курсе, — то вам не стоит принимать что-либо для разогрева. Коктейли нам вряд ли предложат, но это, вероятно, единственный алкогольный напиток, который там будет в дефиците. Так что мужайтесь, приятель, и готовьтесь!
— Слушаю, мэм, — сказал я покорно и пошел наводить на себя лоск перед столь тяжким испытанием.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Это был большой старомодный дом в два этажа и, как можно было догадаться, с просторным чердаком — не какой-нибудь коттедж на ранчо или бунгало на двух уровнях, уж будьте уверены. Мы обменялись рукопожатием с хозяином и хозяйкой, с их маленькими сыном и дочкой, которая мило нам поклонилась и сделала реверанс, а также с гостем дома — пожарником. Его представили нам как «директора». Этим титулом также именовали и нашего хозяина — худощавого мужчину лет сорока с небольшим. В Швеции, как я уже успел понять, все носили какой-нибудь титул: допустим, если ваша фамилия Джонс и вы работаете сторожем на городской живодерне, то вас везде и всюду будут представлять как «главного собаколова города» Джонса. Женщины же, по большей части, избавлены от таких формальностей, поэтому Лу осталась миссис Тейлор, а я превратился в Журналиста Хельма.