Дерево и пень [СИ]
Шрифт:
— За что?!
И как в замедленной съемке начал уходить вниз. Из уголков его умирающего рта продолжала хлюпать кровь. Вскоре в песке скрылось его лицо и о крови напоминали только пузырьки темно–красного цвета, поднимавшиеся на песчаной глади.
Елизавета с ужасом смотрела на происходивший на ее глазах ужас. Это полностью отрезвило ее и вернуло к реальности.
Что же такое я за чудовище, думала она, я лишила девочку молодости, я убила шантажистку, наплевала на внука и сына когда они смертельно заболели. Вот я и наказана. Я умру страшной смертью.
В тоннеле раздался грохот — это поступала вода. Уровень резко начал
Вдруг она увидела неподалеку трубку, свисавшую с потолка тоннеля. Елизавета принялась грести, чтобы схватиться за него, но… в тоннель продолжилось поступление зловонной болотной воды и она затопила его целиком.
Плавать в этой смеси долго не удалось. Скоро в рот снова набралось песка, он скопился в носу и проник до дыхательных путей. Дышать не было возможно. Захлебываясь в песке Елизавета просила Вику о прощении, но та ее уже не слышала…
Просветление наступило и для Лехи. К нему явилась Эвелина и безапелляционно заявила:
— Когда ты принесешь деньги, за тот товар, что я поставляла тебе?
Леха молчал. Вчерашний фортель со Светкой его отрезвил. Не надо было с ней ссориться. Почему он забыл об осторожности? Ведь он бы заплатил за все — не застукай его Светка с кокой на столе.
— Света принесет, — соврал Леха.
— Не принесет она ничего, — рассмеялась Эвелина, — ее видели как она вчера с чемоданом бабла улепетывала отсюда. Ты потерял ощущение осторожности? С ума совсем сдвинулся?
— Она вернется…
— Не вернется, — отрезала в ответ врачиха, — я уже в курсе, что твоя благоверная купила билет в Киев и уехала вечерним поездом вместе со всеми денежками.
А вот это совсем уже задница — подумалось Лехе, но вслух он это не рискнул сказать.
— Значит так, дружок, — сказала Эвелина язвительно и очень подозрительно, — я подумаю над твоим поведением… И возможно прощу тебе твои долги…
Это забрезжил свет в конце тоннеля.
— Но тогда ты, твои песенки, твое имя и твоя задница будут принадлежать мне, и я смогу делать с ними все что заблагорассудится.
— В смысле? — Леха не понял прикола до конца.
— За свой долг ты продаешься мне ВЕСЬ. Я отмою тебя от наркотического скандала, дам возможность подняться, но все это я заберу себе. В обмен… На возможность и дальше сидеть на моей дури…
Эвелина удалилась, оставив Леху в полном недоумении. Ему было о чем подумать в данной ситуации. В любом случае он в ловушке — и это факт. Клинике Леха должен сумасшедшие деньги, даже под честное слово редактора газеты который деньги передал и свой долг выполнил, снова получить это честное слово не получится — дважды в одну реку войти не сможешь.
Тогда что же делать? Идти в рабство к жирной стерве Эвелине. Она давно старалась дать Лехе понять, что он сильно ей нравится и ничего с этим поделать ей не удается, а ему врачиха была не нужна. Тем более в качестве «партнерши по преступлению». Секс с врачихой в возрасте его не прельщал. В связи с этим Леха принял решение — бежать. Он связал две простыни и пододеяльник и привязал получившуюся веревку к решетке балкона.
Когда начало темнеть Леха начал спуск по стене с четвертого этажа. Вокруг никого не было, потому в сумерках ничто не вызывало опасению у молодого дарования. Когда он проходил второй этаж раздался глухой хлопок — веревка оборвалась и Леха оказался на чем–то мягком. В глаза ему ударил луч фонарика. Это была Эвелина, в сопровождении двух Амбалов.
— Какой умный мальчик! — сказала врачиха строго посмотрев на Леху, — сбежать хотел… Или просто, острых ощущений с полетом?
Леха не ответил.
— Я так и думала, — сказала Эвелина, — что ж, я думаю что у тебя будет еще время подумать… А мальчики тебе помогут само собой… Только ребятки…
Амбалы посмотрели на нее вопросительно.
— Пожалейте лицо, а то я на гриме и тональнике разорюсь.
— Обижаешь, мы его только для небольшой профилактики, — протянул басом Амбал № 1.
— Даже ребра не сломаем, — добавил Амбал № 2.
Эвелина удалилась, а амбалы остались. Сейчас начнется. Первый удар ногой последовал в живот от чего Леха согнулся циркулем. Второй — опять же ногой — под зад. И это было только начало экзекуции. В результате «профилактических работ» На Лехе, помимо драгоценного лица, не осталось ни одного живого места. Когда он проснулся утром следующего дня — все тело ныло и болело. Спина разрывалась на части. От сгибания колена все тело прошивала дичайшая боль.
Встать на ноги он смог только на четвертый день. Его навестила Эвелина.
— Дай мне… коки, — сказал Леха.
— А ты уже принял какое–то решение? — изумилась она?
— Нет… но мне нужно… для стимуляции мыслительного процесса, — ответил Леха, тело которого по прежнему ныло.
— Так меня не устраивает совершенно, мой дорогой певец, — ответила Эвелина, — вот надумаешь — и будет тебе кока.
Она вышла из палаты и закрыла дверь снаружи.
На шестой день Леху начало бить со страшной силой. Его выворачивало наизнанку — он прыгал по палате и кричал как сумасшедший — словно из него вытравили все человеческое и пересадили животное. К вечеру шестого дня его разбила мигрень и сильнейшая депрессия. Он резко вспомнил про Свету и ее чувства. Стоило Лехе закрыть глаза — и он видел Свету. Значит она успела запасть ему в душу — это была любовь, на которую Леха наплевал — и изменил ей с наркотиками. Предпочел кайф излечению и популярности. Талант — мимолетному удовольствию химического характера.
Ночью депрессия завладела им целиком.
Он упал с кровати на пол и начал рыдать:
— Света! — орал он на всю клинику.
Из его тела вырвался животный вопль. Леха схватил стул и швырнул его в окно. Стекло со звоном вылетело из рамы, рассыпавшись на куски. Большая часть осколков оказалось на балконе, а в палату упал небольшой острый обломок. Леха схватил его и посмотрел на свои руки. Света его бросила и он сам виноват в этом.
САМ ВИНОВАТ!!!
Леха взял стекло и провел острым куском по запястью. Стекло прошло по белой коже как раскаленный нож по холодному маслу. Мгновенно открылась рана — из лопнувшей вены забила фонтаном бурая кровь. Леха смотрел на происходившее безразличным взглядом. Теперь уже все равно. Слишком уж много ошибок допущено и совершенно нет ни времени ни возможности их исправить. Об этом надо было думать раньше — месяц назад. А сейчас уже поздно что либо вернуть.