Дерево растёт в Бруклине
Шрифт:
В жестяной консервной банке подкапливались пенни. Однажды банку пришлось отодрать от пола и вытряхнуть два доллара, чтобы заплатить аптекарю, когда Кэти распорола колено о ржавый гвоздь. Двенадцать раз из банки с помощью ножа выуживали по никелю, чтобы Джонни купил билет на трамвай и доехал до работы. Но по заведенному правилу он обязан был из своих чаевых положить в банку десять центов. Так что банк не оставался в убытке.
В теплые дни Фрэнси играла одна на улице или на крыльце. Ей очень не хватало друзей, но как подружиться с девочками, она не знала. Дети сторонились ее, потому что она говорила очень уж чудно. Из-за ежевечерних чтений у нее появилась странная манера выражать свои мысли. Однажды, когда ровесница
14
«Жизнь – это история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишенная всякого смысла». В. Шекспир, «Макбет».
В другой раз, пытаясь завести знакомство с девочкой, она сказала:
– Подожди здесь, я схожу к себе, обрету скакалку, и мы попрыгаем.
– Ты, что ли, возьмешь скакалку? – переспросила девочка.
– Нет, обрету. Ты вещи не берешь. Ты вещи обретаешь.
– Как это – обретаешь? – спросила девочка, которой было всего пять лет.
– Обретать. Как Ева обрела Каина.
– Ты, что ли, дурочка. Тетеньки ничего не обривают. Только дяденьки, чтобы не росла борода.
– Ева обрела Каина. И Авеля тоже обрела.
– Ничего она не обривала. Знаешь чего?
– Чего?
– Разговариваешь, как макаронники. Вот чего.
– Ничего не как макаронники! – крикнула Фрэнси. – Я разговариваю, как… как… Бог разговаривает.
– Да что ты болтаешь – тебя гром разразит за это!
– Нисколечко не разразит.
– У тебя не все дома, – девочка постучала Фрэнси по лбу.
– Все дома.
– Тогда почему ты говоришь такими словами?
– Мне мама читает такими словами.
– Тогда у твоей мамы не все дома, – уточнила девочка.
– Ну и пусть, зато моя мама не грязная мымра, как твоя, – Фрэнси не нашлась, что еще сказать.
Девочка слышала это много раз. У нее хватило смекалки не спорить.
– Да уж лучше грязная мымра, чем чокнутая. И лучше вообще без папы, чем с таким пьяницей, как у тебя.
– Мымра, мымра, мымра! – отчаянно кричала Фрэнси.
– Чокнутая, чокнутая, чокнутая! – кричала девочка.
– Мымра! Грязная мымра! – выкрикнула Фрэнси и расплакалась от бессилия.
Девочка убежала прочь, густые кудри подпрыгивали, освещенные солнцем. На бегу она распевала высоким звонким голосом: «Палка больно бьется, слово не дерется. Кто как обзывается, сам так называется. Кто меня обидит – больше не увидит, будет горько плакать».
И Фрэнси горько плакала, но не потому, что обидела эту девочку и боялась больше ее не увидеть, а потому, что никто не хотел с ней дружить. Более грубым детям Фрэнси казалась слишком вялой, а более воспитанным – слишком странной. Смутно Фрэнси догадывалась, что причина ее одиночества заключается не только в ней. Такое отношение как-то связано с тетей Сисси, которая часто приходила к ним, с ее обликом и с тем, как смотрели ей вслед соседские мужчины. И с папой, который не всегда ходил прямо и порой выписывал зигзаги по дороге домой. И с расспросами соседок, которые хотели что-нибудь разузнать про маму, папу и Сисси. Их притворно ласковые голоса не вводили Фрэнси в заблуждение. Она не нуждалась в маминых предупреждениях: «не разговаривай с соседями, если будут приставать».
И вот теплыми летними днями одинокий ребенок сидел на крыльце и притворялся, что ему нет дела до детей, которые играют на тротуаре. Фрэнси общалась с воображаемыми друзьями и убеждала себя, что они даже лучше, чем настоящие дети. И все же в сердце отдавалась острой печалью песенка, которую пели дети, когда
Все остановились и ждали, пока выбранная девочка, от души поломавшись, не прошептала имя мальчика, который ей нравится. Фрэнси задумалась: а какое имя назвала бы она, если бы чудом ее приняли в игру? Интересно, они бы рассмеялись, назови она Джонни Нолана?
Девочки вскрикнули, когда Лиззи прошептала имя. Все снова взялись за руки и стали водить хоровод, теперь величая мальчика.
Герми Бахмайер –Просто красавец,Вот он выходитС розой в петлицеНавстречу девицеВ платье из шелка,Он хочет, он хочетНа ней пожениться.Девочки остановились и весело захлопали в ладоши. Затем без всякой причины настроение изменилось. Девочки двигались по кругу медленно, с опущенными головами.
Мама, мама, грудь болит,Позови мне доктора,Пусть он поспешит.Доктор, доктор, я умру?Да, красавица, к утру.Кто пойдет за гробом?Вся семья и все друзья…В разных дворах слова припевок могли меняться, но сюжет игры оставался неизменным. Никто не знал, кто придумал слова. Девочки выучивали их друг от друга, это была самая любимая игра в Бруклине.
В другие игры тоже играли. Например, девочки играли в камешки, сидя вдвоем на крыльце. Фрэнси играла в камешки сама с собой, за двоих. Она разговаривала с воображаемой партнершей. «Я буду собирать по трешечке, а ты по двушечке» – так говорила она.
Классики – игра, которую начинали мальчики, а потом подхватывали девочки. Двое-трое мальчиков клали жестянку на трамвайные рельсы, садились рядом и с видом знатоков наблюдали, как колеса трамвая расплющивают жестянку. После этого ее сгибали пополам и опять клали на рельсы. Еще раз расплющивали, еще раз сгибали и снова расплющивали. В результате получался плоский тяжелый кусочек металла – бита. На тротуаре рисовали квадраты – классы, пронумеровывали, и в игру вступали девочки, которые прыгали на одной ножке из квадрата в квадрат, подталкивая биту. Кто первым проходил все классы, тот выигрывал.
Фрэнси сама сделала биту. Положила жестянку на рельсы. Смотрела, прищурившись с видом знатока, как трамвай переезжает ее. Вздрогнула от радостного предвкушения, когда услышала скрежет. Интересно, подумала она, не рассердится ли водитель, если узнает, для чего она использует его трамвай. Она азартно прыгала, толкая биту, и мечтала, чтобы кто-нибудь присоединился к ней, потому что не сомневалась, что выиграет у любой девочки на свете.
Иногда на улицах звучала музыка. Чтобы наслаждаться музыкой, Фрэнси не требовалась компания. Раз в неделю появлялся оркестрик из трех музыкантов. Костюмы на них были обычные, а шляпы смешные – как у водителя трамвая, только с приплюснутой верхушкой. Едва заслышав крики детей: «Музыка идет!», Фрэнси выбегала на улицу, иногда и Нили тащила за собой.