Дерево с глубокими корнями: корейская литература
Шрифт:
Капкан этот поставил человек из соседней деревни по прозвищу Конопатый. Во время войны он сбежал вместе с моим дядей, но однажды снова появился в деревне, уже без одной руки. Он кое-как сводил концы с концами — работал на скотобойне, охотился. К прозвищу Конопатый добавилось еще одно — Безрукий. Хотя со сложной и тяжелой работой он зачастую справлялся лучше, чем любой здоровый человек.
Среди семидесяти трех казненных в персиковом саду был и его отец. Поэтому его сразу заподозрили в том, что капкан он поставил специально, чтобы отомстить. Только после двух десятков допросов его признали невиновным и отпустили.
Внезапная смерть Пак Сонхёна, который случайно угодил в капкан, была просто нелепым несчастным случаем. Единственным человеком, который прожил долгую жизнь и тихо отошел в мир иной, была мать,
То ли услышав эти слова, то ли нет, мать сказала дрожащими губами: «Зато… вы… живы…» Она назвала и имена сына и дочери, которые умерли уже более шестидесяти лет назад. Уголки ее губ дрогнули, как будто она только что вновь пережила боль утраты детей. Это были имена, которые мы, их братья и сестры, уже забыли. «Хорошо, тогда иди к ним», — сказала старшая сестра, вытирая слезы. Мать еле заметно улыбнулась, дав понять, что услышала. И вскоре закончила свой девяностосемилетний жизненный путь на этом свете.
Я так и не смог спросить у матери, чей я сын. Я специально не спрашивал. Весной, когда цветы азалии покрыли горы и равнины, мать на носилках отнесли на кладбище и похоронили рядом с отцом. Белые бумажные цветки, украшавшие четыре угла похоронной занавески, качались на ветру. Тело матери, которая всю жизнь радовалась темноте, будто ненавидя себя, но с любовью растила детей, было белоснежным, похожим на соль, которая отдала всю воду. Детей и внуков собралось тридцать человек, в белых траурных одеждах они шли за носилками, разбившись на небольшие группы, и издалека были похожи на свернувшуюся соевую массу. Глядя на это множество продолжавшихся жизней, я плакал и бормотал: «Ты была великим человеком».
Пролитые тогда слезы были такими же горько-солеными, как вода из мешков с солью. Но были они еще сладкими и нежными, как соевый творог, приготовленный матерью. И только сейчас, когда я сопоставляю выделенные в двух книгах строки, я понимаю: в тот момент, когда я их подчеркивал, до конца не понимая смысла, меня вела материнская рука.
Ким Ёнсу
Словами не передать
Перевод Надежды Беловой и Екатерины Дроновой
Итак, с чего бы начать свой рассказ? Наверное, с дождя, который шел в тот день. Его капли просачивались в самую глубь души, переворачивая все с ног на голову. Такой дождь заставляет воина ставить на карту все самое ценное. 19 октября 1950 года ветер с утра гонял тучи по приграничному небу. Погода все портилась, и на закате на землю упали первые капли дождя. Воцарилась напряженная тишина, наслаждаться которой могли только солдаты, стоявшие после строевого смотра в походном обмундировании, в ожидании марш-броска. Холодный осенний дождь просачивался в их рюкзаки и меховые шапки. В такой день солдаты стоят, опустив головы и потупив взгляд в землю, даже если тяжелые капли не принуждают их к этому. Думаешь, от страха? «Неужто вы не видите, друзья?»[4] Где это слыхано? Разве может солдат струсить?! «Исход битвы предсказать солдату не дано; а тот, кто выдержал позор поражения, — настоящий мужчина»[5]. И даже если сердце воина спокойно перед предстоящим походом, всегда наступает эта напряженная минута. Старые солдаты понимают, о чем я говорю. Душа замирает, как восторженная девица. Как будто ты, задрав голову, тянешься, чтобы сорвать орех с дерева, а на тебя вдруг обрушивается вся синева неба, и ты застываешь, наслаждаясь ощущением свободы. Даже для бывалых солдат, насквозь пропахших порохом, война не становится привычным делом. Каждый раз она и пугает, и завораживает; каждый раз дрожит и тело, и душа.
Не так давно мы, 40-я армия, оттеснили гоминьдановцев с континента на
Теперь понимаешь? В такие минуты дрожит все тело. В предзакатный час, когда, переворачивая все в жизни солдат, на землю тихо падали капли дождя, был отдан приказ о выступлении. Мы двинулись по железнодорожному мосту через реку Ялуцзян[6]. Армии, 38-я, 39-я, 40-я, 42-я и три артиллерийских дивизии китайских народных добровольческих войск одновременно начали переправу через Ялуцзян в трех разных точках. Не знаю, что думаете вы, корейцы, но я считаю, этот переход изменил ход истории. Я, как и другие солдаты 40-й армии, попал на территорию Кореи через город Аньдун, который нынче называется Даньдун. В тот день шум воды перекрывал все звуки. Из-за ливня реку не было видно, и невозможно было понять, что шумит: река или сильный дождь. Я напряженно вслушивался. Звук попеременно шел то сверху, с неба, то снизу, от реки, и в конце концов начал исходить от моего тела. «Наконец-то в бой!» — пронзила мысль. Сейчас, когда я думаю о том дне, осознаю, что не обязательно было прислушиваться, чтобы понять, насколько могучим был тот гул. Это был рокот самой истории, слышимый во всем мире. А теперь представь, будто этот мощный гул исходит от твоего тела, бы наверняка захотел похвастаться таким телом перед девицами, телом настоящего мужчины. И я, сидя здесь, хочу читать именно такие руки и лица.
Вряд ли я расскажу тебе что-то интересное, но попробую поворошить в своей памяти. Ведь ты, наверное, ничего и не знаешь про те события. Корейцы не хотят помнить о той войне. Ну, как бы там ни было, когда американские войска, опираясь на опыт боевых действий в Нормандии, высадились в Инчхоне, ход войны сразу изменился. И это правда. Нельзя не признать: то была отличная операция. Настоящие солдаты хранят такие моменты в памяти, как девушки — драгоценности в шкатулке. Американцы, нанеся северянам удар под дых, 7 октября 1950 года пересекли 38-ю параллель и продолжили двигаться на север.
На следующий же день Мао Цзэдун, председатель Народно-революционного военного совета КНР, назначил генерал-полковника Пэн Дэхуая командующим войсками китайских народных добровольцев и отправил ему телеграмму. Если память мне не изменяет, в ней говорилось примерно следующее: «Для оказания поддержки корейскому народу в освободительной войне, для противостояния натиску американских империалистов и их приспешников, для защиты интересов корейского народа и всех стран региона приказываю китайским народным добровольческим войскам незамедлительно выдвинуться к границе с Кореей и, объединившись с корейскими товарищами, совместными усилиями одержать блистательную победу». Китайские народные добровольцы. Догадываешься, почему их так назвали? Чтобы показать, что официально правительство не объявляет никому войны, а добровольцы будто самостоятельно создали народные войска. Нужно было успеть до того, как американцы, имевшие значительное превосходство в воздухе, выжгут дотла границу между Китаем и Северной Кореей, сделав невозможной тайную переброску большой массы войск. Чтобы обеспечить секретность операции, нам выдали обычную форму северокорейских солдат, без знаков различия Народно-освободительной армии Китая. Только пуговицы с алыми звездами помогали понять, кто есть кто. За день до того, как мы перешли Ялуцзян, 18 октября, нам зачитали приказ Мао. Для обеспечения секретности, каждый день войска должны переходить реку с началом сумерек и до четырех утра следующего дня, а командование — проверять, чтобы к пяти часам утра все были в укрытии. Кроме того, в первую ночь необходимо было перебросить на другой берег только две-три дивизии, а на следующий день уменьшить или увеличить число солдат, в зависимости от ситуации.