Дерево с глубокими корнями: корейская литература
Шрифт:
— Нам чужого не надо, но и свое не отдадим…
— Да ведь ты, безжалостный, все забрал, ничего мне не оставил!
Где теперь мой брат? Даже не заговаривай со мной об этом поганце. Отец разозлился. Все было нормально, пока этот поганец все не испортил. Не из-за того ли отец был недоволен отсутствием брата, что играть в карты вдвоем не так интересно, как втроем? Так нечестно! В один прекрасный день брат встал, резко отодвинув стол, будто отпустил свой конец туго натянутой веревки, — и треугольная
Смогла бы я встать и уйти, как брат? Смогла бы сбежать, как в отчаянии сбегают, нацепив спасательный жилет, с тонущего корабля? Я снова посмотрела на напряженное лицо отца, решавшего, взять сливу или помешать мне взять семь ти. Узкое длинное лицо и кривой ястребиный нос, казалось, все больше вытягивались, по мере того как западали щеки. Забери меня, дочка. Здесь страшно и одиноко. Везде одинаково. Карта перекочевала из руки отца в мою.
— Туго тебе придется! — грубо, с недобрым видом подначил меня отец, выиграв два кона подряд.
Я тасовала карты быстро-быстро, стараясь не обращать внимания на их сыроватую теплоту. Руки у отца всегда были липкими от пота.
В довершение своего поражения я удрученно выбросила хризантему, и отец решительно забрал ее себе.
— Вот и все, четыре кван. Кто же так делает!
Я записала на бумажку выигрыш отца — бессмысленное число. По телевизору началась десятичасовая передача «О счастливчик!» Когда счет отца перевалил за тысячу, я собрала карты.
— Пора пить лекарства.
Покачнувшись, я уцепилась за край стола.
— В чем дело?
Отец, отложивший карты, выглядел таким старым и мрачным. Казалось, его нос почти касается верхней губы.
— Что-то голова закружилась.
Издалека доносился свист. Сосуды в моей голове время от времени пустели из-за злокачественной анемии, одним из симптомов которой были слуховые галлюцинации вроде этого свиста.
— Какой мерзавец рассвистелся посреди ночи? Проклятая жизнь! Быстрее бы достроили эти дома. А то шляется всякое хулиганье…
Отец машинально потянулся к картам. Заметив, что я наблюдаю за его рукой, он быстро отдернул ее и нехотя достал из кармана листок бумаги.
— Посмотри, несколько дней пролежало в почтовом ящике. Если не заплатим в срок, пеню начислят. Все надо делать вовремя, не то потом хлопот не оберешься. Не могу понять, почему так много насчитали за электричество. Электричество нужно экономить.
Отец снова припомнил, как однажды мы переплатили за электричество.
— Холодильник и так уже не работает, — понимая, что зря это делаю, возразила я отцу подрагивающим от злости голосом.
Отец из вредности сказал, что счет долго пролежал в почтовом ящике. Он этот ящик проверял как минимум раз по десять в день. Да и я сама — со смешанными
Отец бросил счет на край стола и решительно взял карты. Принялся раскладывать их пирамидой. Я, подперев подбородок рукой, с другой стороны стола наблюдала, как отец по очереди переворачивает карты. Он знал все карточные игры, в которые можно было играть одному.
— Что выпало?
— Любовь и дорога.
Отец вдруг взглянул на меня тепло, но безрадостно.
— Голова все еще кружится? Выглядишь уставшей. Иди-ка спать.
Свист, доносившийся с пустыря, зазвучал отчетливее, пробившись сквозь темноту. В любом случае нужно будет обзавестись новой колодой — нет никакого интереса играть, зная все карты.
Ритмичные шаги женщины у нас над головой смолкли ненадолго, а потом удалились.
— Всю ночь будет таскать его на руках. Дурная привычка.
Я зевнула во весь рот и потерла глаза.
— Лягу пораньше. Не засиживайся допоздна. Вот лекарства. Дверь я сама запру.
Громко топая, я направилась в ванную. Открыла воду посильнее и долго-долго мыла руки. Прекрасно зная, что отец не станет оглядываться, я все же осторожно, по стеночке двинулась из кухни, избегая прямого света.
Входная дверь отворилась бесшумно. Перепрыгивая за раз через несколько плиток дорожки, я добралась до ворот. Я шла вдоль ограды, опасаясь, как бы меня не увидела женщина, которая все еще ходила по веранде второго этажа, напевая колыбельную.
Там, где заканчивался пустырь, у стройплощадки на хребте холма, горели костры: работы не прекращались и ночью. Спешили, наверное, доделать все до прихода зимы.
При виде костров и одиноких лампочек я ускоряла шаги.
Он стоял возле недостроенного дома, между огромными кучами песка и пеноблоков.
— Я ждал тебя. Ты поздно, — не поднимая глаз, наверное, еще издалека завидев меня, сказал он и пнул кучу песка носком ботинка.
— Как вчера, — проронила я тихо, словно из-под вуали.
— Я специально пораньше освободился, думал, что ты придешь.
От него пахло перегаром. Роса, что ли? Из кучи песка сочилась прохладная влага. Он взял меня за руку, как будто не знал, что еще сделать. Жесткие мозоли на его ладонях — как шляпки забитых гвоздей. Большие и крепкие руки. При свете дня они, наверное, выглядели грязными и грубыми.
— Здесь холодно. А в доме никого нет. Охрана чешет языками в баре.
Он явно был выпивши, и все-таки дрожал, от возбуждения, что ли.