Дерево Жизни
Шрифт:
– Здравствуйте! – здороваюсь я, как можно более дружелюбно ему улыбаясь. Приветственная улыбка выходит у меня довольно скверно, и я сажусь за столик с перекошенным от злобы лицом. – Вижу, вы меня и здесь не хотите оставить в покое. Скажите, есть ли на свете такое место, где вы меня не найдете? Я завтра же куплю туда билет.
Старец рассмеялся мне в ответ самым благородным смехом и засиял, как майское солнце.
– Я тоже очень рад тебя видеть, Маша, – нараспев произнес он, но, видя моё негодование, поспешил добавить: – Собственно говоря, мы проделали столь долгий путь лишь для
– Если только вы не будете меня преследовать. – строго заметила я.
– Поверь, я не тот, кого следует опасаться. Наоборот, я тебе помогаю, – доверительным тоном возразил старичок, но в свете их прошлых надо мной проделок мне не очень-то в это верится.
– А ваш хмурый спутник? – кивнула я в сторону лохматого. – Совсем не похоже, что он добрых дел мастер.
– Да, Янга немного странный, но не такой уж он и плохой. Тем более он никогда не причинит кому-то зла просто так. У нас с ним имеется на то соглашение, – продолжал старец, поглаживая свою бороду. Он ни на секунду не оставлял её в покое, будто бы та была волшебная, как у старика Хоттабыча. Мне захотелось выдрать из неё клок и загадать самое заветное своё желание: чтобы оба они сию же минуту убрались с глаз моих долой.
– Какое соглашение? – вместо этого дипломатично уточнила я.
– О, весьма простое! – радостно воскликнул старичок. – Когда ты совершаешь хороший поступок, я получаю «ход» и могу тебе помочь. А когда ты делаешь что-то плохое, право ходить переходит к моему спутнику. Вот тогда Янга может и напакостить.
Я посмотрела на сердитого. Тот так и сидел неподвижно, скосив лишь свои глаза в нашу сторону.
– То есть вы играете мною в шахматы? Ну, что ж, в таком случае вы ничем не лучше тех, кто, считая себя богами, сводит людей с ума.
– Нет, мы другие. – с упрямой детской интонацией возразил старец. – Пойми, мы уже давно не живем на свете, и нам скучно. Ты не вправе нас за это судить.
– Я жду ребенка, а вы и сейчас не можете оставить меня в покое! – не выдержала я и повысила голос так, что проходящий мимо официант обернулся и с интересом посмотрел в нашу сторону.
Им, видите ли, скучно! От гнева в моих глазах задрожали слезы. Вот-вот и упадут первые капли. Но нет, я не доставлю им такого удовольствия и выдержу, пусть хоть весь мир окажется против нас.
– Я как раз пришел об этом поговорить, – снова поспешно прервал закипавшую во мне бурю старик. – Успокойся. Мы заключили новое соглашение. Никто не тронет тебя, пока ты ждешь ребенка. Я буду оберегать вас с дочкой. Вот тебе моё слово!
Что ж, это хорошая новость.
– А когда ребенок появится на свет? Что будет тогда? – спросила я.
– Дальше ход получит Янга, и тебе надо быть готовой к неожиданностям, – ухмыльнулся он, но, видя по-прежнему лишь злобу в моих глазах, примирительно добавил: – Это только в случае, если ты сама накосячишь.
Хорошее и плохое всегда рядом, и никогда не бывает иначе. Всё потому, что им на том свете тоже надо как-то развлекаться.
– Ну спасибо, что хотя бы предупредил, – поблагодарила я без тени благодарности в своём голосе. – Кстати, может, скажешь все-таки, кто ты такой? А то мы до сих пор не знакомы. Нехорошо как-то получается.
Действительно, должна же я знать имя того, кто мне столько пакостит.
– Скажем так, я твой дальний родственник. Но имя моё ни о чём тебе не скажет, – старик явно хотел уйти от ответа.
– А своего друга ты называешь по имени, – укорила его я. – Почему так?
– Янга – это мой бывший сосед. Когда-то, давным-давно, мы жили в одной деревне. Вот тогда мы и начали соревноваться.
Я встаю из-за стола, и мне как будто стало легче: следующие шесть месяцев нам можно пожить спокойно. Теперь старик не кажется мне таким уж негодяем. Теперь он мне почти даже нравится. Почти.
Я узнала все, что меня интересовало, поэтому прощаюсь с ним и иду к барной стойке сделать, наконец, заказ. Старец тоже встает, раскланивается и идет к выходу. Следом за ним, в некотором отдалении, плетется его угрюмый товарищ. Выходя из кафе, лохматый последний раз покосился в мою сторону и исчез за дверью.
Я заказала бармену кофе с хот-догом и села за тот же столик, где мы только что беседовали со стариком. Вскоре принесли мой поздний завтрак, и поскольку я была очень голодна, то быстро с ним расправилась. Расплатившись, я вышла из кафе. Несмотря на то, что мне долго пришлось ждать в первый раз официанта, все равно оставила ему чаевые. В этом городе никто никуда не спешит. Таков обычай.
Снаружи все так же пасмурно. Я посмотрела на часы: было около трёх. Самое время прогуляться за продуктами до супермаркета, пока не стемнело. Темнеет здесь рано: после пяти вечера город начинает накрывать тень от стоящей посредине могучей Столовой горы – местной достопримечательности. И после этого находиться одной на улице становится весьма неуютно, тем более в такой и без того хмурый день.
Все потому, что прячущийся днём по своим норам всякий сброд ближе к вечеру смелеет и выползает наружу. Боясь показать своё лицо в светлое время суток, ночью они становятся полноправными хозяевами улиц. Так что лучше управиться со всем к этому времени, иначе на улице будет уже небезопасно.
Я иду вверх по улице к торговому центру, до него минут двадцать быстрым шагом. По дороге, как и всегда, встречаю много нищих, которые просят у меня денег. Особенно много их дежурит около больницы, её я тоже прохожу мимо. Это государственный госпиталь, а значит – для самых бедных.
В ЮАР вся медицина платная, и, если у тебя нет работы, значит, не будет и медицинской страховки. Тогда тебе одна дорога – лечиться в public hospital. Про это место рассказывают много жутких историй, в которые не хочется верить. В основном вывод такой: намного безопаснее для здоровья сюда и вовсе не попадать.
Напротив этой больницы толпятся бездомные и калеки. Здесь они просят милостыню и продают все, что нашли на помойках. Положив свой товар прямо на расстеленную на асфальте полиэтиленовую пленку, они устроили своеобразный маленький рынок. Тут лежат старые сломанные игрушки, битая посуда, подарочная упаковка и так далее. В общем, то, что уже было в употреблении и выброшено за ненадобностью.