Деревянная балерина

Михалева Юлия

Он орудовал палочками очень ловко, но Ирине предусмотрительно положил вилку и нож.

В прошлом Илья не раз упрекал ее в неумении пользоваться китайским прибором: «разве человек может так есть, чтобы все измазать? Мне за тебя стыдно». Но сегодня он положил ей вилку молча, а о навыках ничего не сказал.

– Ира, ты бы почаще выходила на улицу. Хорошо, что с собакой стала гулять, но этого мало. Надо с людьми общаться. Может, тогда и не будет происходить такого. А так-то в четырех стенах каждый начнет с ума сходить потихоньку, я понимаю.

А

вот Ирина упорно не понимала, о чем он говорит.

– Ну скажи же что-нибудь? Почему ты не разговариваешь? Целыми днями молчишь. Скажи хотя бы, согласна ли ты со мной. Или, наоборот, думаешь, что это нормально, что так должно быть? О, вот смотри, какой красивый кусочек, держи, – он положил мясо из своей порции ей на пластиковую тарелку.

– Что нормально? – язык шевелился с трудом. Ирина и правда постоянно молчала.

– Все, что с тобой происходит. Вот это все, что ты сделала, пока меня не было, – он обвел рукой кухню. – То, что ты в квартире заперлась. То, что на меня бросаешься.

Ирина сдвинула брови, опустив глаза в сладкий соус – розовато-бежевый, сочный, жирный. Что же происходит? Она чувствовала, что действительно сходит с ума.

– Ириша, я тебя ни в чем не обвиняю. Я правда хочу помочь. Ты же была такой яркой, красивой, перспективной, такой талантливой – неужели тебе самой нравится то, что с тобой происходит? – он взял Ирину за руку и прижал к шероховатым губам. Подул, а затем поцеловал. – Мне уже страшно иногда: и за тебя, и за себя.

Ирина молчала. Было ощущение, что в голове работает старый механический часовой механизм, и заржавевшие шестеренки мучительно трутся друг об друга. Щелк, щелк.

– На завтра я пригласил к нам твоих подруг. Ты когда с ними в прошлый раз говорила? То-то и оно. Хоть так развеешься. А посуду новую купим. Бывает, что там, – улыбнулся Илья и потерся щекой ей об руку. Как кот.

***

Пришли Динара и Света. Они ничего не сказали о том, как Ирина выглядит. Но это было и незачем. «Как ужасно опустилась! Что с ней стало!» – читалось в их взглядах громче любых слов.

Хотя она долго готовилась к их приходу: пыталась приукрасить себя, как могла.

Ужин был заказан в кафе, и выглядел аппетитно, но вечер спасти не мог. Он с самого начала не задался. Ирина не могла себя заставить ни улыбнуться, ни говорить. Зато это делали они – так, как будто ее и не было.

И пусть бы лучше не вспоминали о ней и дальше, но увы.

– Уж простите за пластик. С нашей посудой тут недавно произошла маленькая неприятность, – радушный хозяин, раскладывая второе блюдо, бросил быстрый – и, пожалуй, ласковый – взгляд на Ирину.

– Да? Это какая же? Рой? – Динара, макнув палец в соус, облизала его.

До чего отвратительна эта давняя ее привычка! И как она раньше Ирину не раздражала? Да и внешне Динара стала противна: от сытой счастливой жизни раздобрела до грани, после которой женщина превращается в необъятную тетку. И регулярную до поры эпиляцию бросила: над губой и на переносице пробивались темные волоски,

рискующие совсем скоро переродится в полноценные усы и монобровь.

А Света, наоборот, похудела и помолодела. Побочный эффект недавнего развода: надо показать бывшему – «эй, смотри, кого бросил!»

– Да нет, не Рой. Ничего особенного, – многозначительно ответил Илья. – Рыбу?

Подруги посмотрели на Ирину, но уточнять не стали. Не сейчас. Это произошло потом, когда она, не выдержав щебетания, жевания и хихиканья, молча встала и ушла в спальню.

Они говорили шепотом, но у Ирины с детства был прекрасный слух. Не только музыкальный, но и чуткий.

– Простите, девчонки. У нас сложный период. Думаю, пора к врачу, но Ира отказывается.

– Может, мне с ней поговорить?

– Попробуй. Но она не разговаривает. То есть вообще. Буквально. Просто сидит, глядя в стену. Я с ней часами говорю в пустоту, в ответ ни звука.

– А что у вас тут случилось все же? Это тоже она?

– Лучше не спрашивай. Вызвали меня на пару дней на стройку в Березовое, возвращаюсь – а тут… Нет, не спрашивай. Да ладно, всякое бывает.

Ирина не могла даже плакать. Но… выходит, она и в правду сошла с ума? И ей все кажется?

***

Ирина пыталась выйти из дома. Просто брала Роя и бездумно бродила по улицам, наблюдая за чужой жизнью. Вот ребенок смеется, топая ногой. Чужому ни за что не понять, что он видит, какая иллюзия так его позабавила. Вот ссорится колоритная парочка – туннели в ушах и татуировка на щеке у него, а у нее голова полностью бритая. Вот молодая женщина по телефону дает указания, где и когда забрать мебель.

Счастливые, спокойные люди, все в своих мыслях и делах. Занятые, живущие полной – и своей – жизнью. А Ирина разве живет? Она просто пустая оболочка.

Все же она заставила себя обновить гардероб и дома старалась принарядиться. Илья стал неизменно мил, приходил пораньше и готовил вкусности. А потом они смотрели в общей комнате какой-нибудь фильм с большого монитора, причем он заботливо кутал ее в плед и подкладывал подушечку. По вечерам он нередко теперь ходил вместе с Ириной гулять с Роем, а в плохую погоду шел с ним один, ласково, но настоятельно уверяя, что не пустит Ирину мерзнуть.

И, хотя они не занимались сексом с того самого дня, как она попала в больницу, она постепенно таяла. Илья был идеальным, совершенно идеальным – добрым, ласковым, заботливым. Он щедро пополнял ее карточку. Без повода приносил цветы и маленькие подарки – то духи, то плюшевую игрушку: «все, чтобы ты улыбалась». Спрашивал о том, как она проводила день, и, не дождавшись ответа, в деталях и с юмором рассказывал о своем.

«Представляешь, мои узбеки не разобрались с планировкой, и установили унитаз в кухне! И я не шучу. А квартиру пришлось показать сегодня, так я говорю хозяевам: новая европланировка, специально так сделано, чтобы не отлучаться, гостям удобнее, здесь ставится перегородка, а ванная остается только для купания».