Деревянная грамота
Шрифт:
– А ты?
– А я, не будь дура, тут же за ними и выскочила. Мне же еще извозчика нанять следовало! Побежала я к Никольской, их там много ездит, и с одним сговорилась.
Тут Авдотьица замолчала.
– Дальше-то что? – не выдержал Данила.
– Поиздержалась я на извозчика-то, – сообщила она. – На Волхонку выехали, встал – деньгу ему плати! Заплатила, дальше едем. На Остоженку свернули, сколько-то проехали – встал! Опять деньгу плати!
– А чего тебя туда понесло?
– Так я же за парнишечкой следом ехала!
Тут только до Данилы дошло, что зазорная девка Авдотьица обставила, похоже, и Земский приказ, и конюхов, имеющих тайное поручение от дьяка Башмакова.
– Пока я с извозчиком сряжалась, они-то, те двое, в избу вернулись, завернули парнишечку в рогожу да и вынесли скорехонько. А сани их неподалеку ждали. Они и покатили, я – следом.
– Так куда ж они прикатили? – заорал Данила.
– Так я ж тебе толкую – на извозчика поиздержалась!
В девкиных глазах было такое лукавство с нахальством пополам – Данила дара речи лишился.
– Ты что же, думаешь, я лошадей чистить иду – кошель с собой беру? – спросил он. – Вернутся к тебе твои денежки! Подожди тут!
Он вошел в конюшенное строение и принялся звать Тимофея.
Тот отозвался не сразу – опять возился со слюдой. Данила пошел на голос.
– Авдотьица-то выследила, куда парнишку мертвого увезли, – сказал он товарищу. – И денег просит. Раньше-то я ей за каждый поход в избу платил. А теперь четырьмя деньгами не отделаюсь.
– Вот гривенник, – Тимофей полез за пазуху, достал кошель, где у него, завернутая отдельно, хранилась уже пущенная в размен башмаковская полтина. – Хватит ей, как полагаешь?
– Не хватит – добавлю.
– Ушлая девка! Так ты сейчас туда отправишься?
– А ты полагаешь, что один только Богдаш на верном пути стоит?
Желвак охаживал красивую женку по всем правилам – добивался тайного свидания. И она вроде была не прочь. Говорила даже, что есть на задворках печатни подходящее местечко, да слишком много шуму поднято из-за неведомых злодеев, всюду слоняются стрельцы и приказные. Богдаш осторожно выспрашивал – что за шум, имеет ли основание, и не Арсений ли Грек, еретик ведомый, тому виной. Женка сперва про Грека толковать не желала, видать, не по душе он ей пришелся, но при следующей встрече Богдаш ее улестил – сообщила, что еретик больше всех переполохом озабочен и странные речи ведет с работниками, вроде как хочет иного о чем-то просить, да не решается.
Всякий раз, пересказывая бабьи слова, Богдаш прибавлял – «по ее дурьему разумению», а Тимофей согласно кивал. И точно – дурой нужно быть, чтобы в такое смутное для Печатного двора время все тайны случайному молодцу выбалтывать…
– Семейку с собой возьми, – посоветовал Озорной. – Я тут за вас обоих потружусь.
Семейкины сборы были недолгими. Он подергал за свисавшую на голенище алую с зеленым кисточку засапожника, словно желая убедиться, что кривому ножу в сапоге удобно, и накинул на правую кисть петлю глухого кистеня. Рукав тулупа был такой длины, что позволял обходиться без рукавиц, а для руки, которой работать кистенем, это очень важное удобство.
– А ты свой подсаадачник прихвати, – посоветовал.
Как только Данила разжился этим старым, широким, об одном лезвии, но с отточенным острием ножом, Семейка тут же и ножны смастерил такие, чтобы удобно к поясу подвешивать. Благо кожу на Аргамачьих конюшнях не покупать! От шорного дела немало обрезков остается.
Он помог приладить орудие и показал, где должна быть рукоять, чтобы не шарить ее под шубой до морковкина заговенья.
Авдотьица, смышленая девка, дожидалась их не за конюшенной оградой и даже не у выхода, а у самых Боровицких ворот. Понимала, что коли уж конюхи занимаются таким странным делом, как выслеживание мертвого тела, так не от собственной дурости, а по чьему-то тайному повелению. Опять же, хватало у нее ума, чтобы понять – люди, и бабы тоже, что оказывают услуги Приказу тайных дел, нищетой маяться не будут…
Конец ознакомительного фрагмента.